[mono-in-life]

О писательстве от первого лица забавное. Не так давно пробовала написать пост, и вышло так, что в принципе разницы в написании никакой нет: просто вместо имени используешь "я". То есть легко можно тот же пост переделать в третье лицо, практически ничего не меняя. А раньше мне казалось, что писать от первого лица я не смогу. Видимо, проблема была в том, что несколько дебильно смотрится, когда в эпизоде оба человека пишут от первого лица.

Собственно, пост.

Я помню запах крови с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Кажется даже, это было через пару дней после моего дня рождения. Тогда мы с отцом смастерили тот крутой стеллаж, который я прозвал «могучим». Он до сих пор стоит в родительском доме. Он как будто и есть само воплощение родительского дома: такой же надёжный, уютный, абсолютно простой, но прекрасный. Не могу себе представить, что приду однажды, а его там не будет.
Помню, как чувствовал себя счастливым в тот день, вот просто до захлёба. Мне казалось, что никто во всём мире не мастерил стеллажа лучше.
— Запомни сын: гордыня — это грех, — в шутку тогда сказал отец, и надо же было так случиться что едва ли не в ту же самую минуту я лихо наступил на гвоздь и завопил уже не от счастья, а от боли.
Конечно, в тот день я думал, что умру. Главным образом из-за крови, её было очень много. Пахла она сыро, словно камни на морском побережье, и в тоже время как-то вязко, как застывшая капля древесное смолы. Тело у меня будто стало ватным, а рот склеился слюной, так что я не мог его раскрыть.
С тех пор я, разумеется, не раз видел кровь, хотя и не в таких количествах, но этот образ уже было не стереть из памяти, как и много других ярких образов.
Однако до сегодняшнего дня я не думал, что когда-нибудь вновь почувствую его так остро, как в тот день когда был ребёнком. И ошибся.
Пожалуй, более неподходящего времени и более неподходящего места нельзя было и придумать: музыкальный конкурс в оперном центре. Я всегда относился к таким мероприятиям как к праздникам. На мне была новенькая синяя рубашка с несколькими серыми и голубыми полосками и чёрный костюм. Фрея решила, что в этот раз всем нам нужно надеть что-то синее, и сама облачилась в очаровательное летящее платье с сине-белым узором. Мы выглядели хорошо, мы хорошо подготовились, настроение у нас было прекрасным. По списку участников мы болтались где-то в бесконечном низу, но использовали имеющееся время, чтобы познакомиться с интересными людьми.
Как я оказался возле женского туалета, даже точно не скажу. Кажется, я искал Фрею, чтобы с кем-то её познакомить, и заблудился.
Тут-то меня и настиг этот сырой и вязкий привкус — я просто ощутил его на языке, и ноги враз стали ватными. Потом я услышал звон — короткий и точный, будто на кафель упал кусок стекла, а дальше — шум более невнятный и что-то приглушённое, похожее на стон. Я толкнул дверь и увидел: не кусок стекла, а осколок разбитого зеркала; и девушка, соскользнувшая на пол.
На какую-то секунду я застыл. На ней было какое-то немыслимое, но совершенно очаровательное розовое платье, похожее на цветок, только теперь — с примесью красного, который стелился неровными волнами, и она лежала на белом кафельном полу, собравшись в странную болезненную позу. Совершенно немыслимое зрелище — ничего красивее в жизни своей не видел. Мне пришлось проморгаться, чтобы прийти в себя, а потом я сказал:
— Ах ты ж чёрт, — и сразу пошёл к ней.
Я понятия не имел что делать, и кажется, действовал как-то по наитию. Достал телефон и быстро набрал Сэнди, сказал, чтобы он немедленно подогнал машину ко входу. Подумал, что если вызвать скорую, сбежится уйма народу, и будет чёрт знает что — лучше отвезти её в больницу на машине. Но народ всё равно сбежался. Когда я снял пиджак и, завернув в него девушку, попробовал осторожно её поднять, она начала выпутываться и кричать:
— Оставьте меня, оставьте меня в покое! Уйдите!
Она кричала, как сумасшедшая, брыкалась, и скоро моя рубашка тоже расцвела красным. От этого запаха, от вида крови я переставал чувствовать самого себя, пока от меня не осталась только эта ноша — истерзанное безумное девичье тело.
Вскоре она затихла и, кажется, потеряла сознание. А я пытался сообразить, куда идти — мне мешала перепуганная толпа.