Прозрей.
15:02
Жизненное
Альманах я сдала в печать в конце января. Спустя девять месяцев его напечатали. На прошлой неделе позвонили, пригласили на "презентацию". Видимо, всё дело в этом слове, сбившем с толку, ведь в сущности я знала, куда еду, как работают эти люди и что девять месяцев они ни черта не делали, наляпав абы что в последние дни. Но меня ведь пригласили на "презентацию" в розовой комнате, теплилась надежда, что там хотя бы сотрут вековую пыль, что уж говорить об отоплении, которого там отродясь не водилось.
И вот я еду три часа. Сбегаю раньше с работы, по пробкам до вокзала добралась еле-еле, а там треть Азова на остановке и ни одного автобуса. В общем, стоя в позе пьяного осьминога, в компании цыган, на скорости, о которой даже позорно сказать, я добираюсь до типографии. Опаздываюна полтора часа.
С порога на меня нападает Кузьменко (редактор прошлых альманахов, фальшиво интеллигентная бабуля с придурью) и начинает целовать, будто мы с ней друг другу хоть кто-то вообще. Я в пене, голодная, как собака, с дороги не соображу, что за херня вокруг происходит, а она пытается со мной сфотографироваться.
А вокруг происходит то, что ничего не происходит. Стоят три стола, откуда-то притащенных, хлипкие местные креслица с советских собраний родом, жиденько лежит на пластмассовых тарелках какая-то съестная сладость - кто что принёс. Я только пытаюсь куда-то сесть, вся взбудораженная от нервов и прочего, всё прёт наружу, будто съела шоколадный торт, Михалыч суёт в руки альманах и просит написать пожелание на своей странице. Пишу что-то там про любовь от всего сердца и остальной бред. Из присутствующей редкой публики - три знакомых рожи (из них две - не самых приятных), ну и типографских три. Кто все остальные люди, что происходит и зачем я здесь? К слову, нарядилась в новую рубашку, сижу вся красивая. Пенсионеры читают свои стишки, я пытаюсь выяснить у Михалыча, кто этот, а кто тот - он не знает. Листаю альманах, смотрю, кто оставил подписи. Многих, кого хотела увидеть, застать не успела, они не задерживаясь, разошлись.
Думала, что буду говорить им, а говорить, получается, в сущности, и некому. Но я всё равно говорю, трудно в таком состоянии осознать, какая херня конкретно сейчас творится. Я будто в каком-то жалком сельпо, говорю про альманах, за который просто стыдно - что так долго, что так дерьмово, что даже красную краску зажлобили, хотя на лице 2015 год, год 70-летия Победы, а внутри полно стихов о войне, что он позорный и бесцветный, что был бы в нормальном состоянии, уже бы плакал.
Потом я еду домой со своими десятью экземплярами и пытаюсь понять, что это вообще было. И вот до сих пор как-то не понимаю.
И вот я еду три часа. Сбегаю раньше с работы, по пробкам до вокзала добралась еле-еле, а там треть Азова на остановке и ни одного автобуса. В общем, стоя в позе пьяного осьминога, в компании цыган, на скорости, о которой даже позорно сказать, я добираюсь до типографии. Опаздываюна полтора часа.
С порога на меня нападает Кузьменко (редактор прошлых альманахов, фальшиво интеллигентная бабуля с придурью) и начинает целовать, будто мы с ней друг другу хоть кто-то вообще. Я в пене, голодная, как собака, с дороги не соображу, что за херня вокруг происходит, а она пытается со мной сфотографироваться.
А вокруг происходит то, что ничего не происходит. Стоят три стола, откуда-то притащенных, хлипкие местные креслица с советских собраний родом, жиденько лежит на пластмассовых тарелках какая-то съестная сладость - кто что принёс. Я только пытаюсь куда-то сесть, вся взбудораженная от нервов и прочего, всё прёт наружу, будто съела шоколадный торт, Михалыч суёт в руки альманах и просит написать пожелание на своей странице. Пишу что-то там про любовь от всего сердца и остальной бред. Из присутствующей редкой публики - три знакомых рожи (из них две - не самых приятных), ну и типографских три. Кто все остальные люди, что происходит и зачем я здесь? К слову, нарядилась в новую рубашку, сижу вся красивая. Пенсионеры читают свои стишки, я пытаюсь выяснить у Михалыча, кто этот, а кто тот - он не знает. Листаю альманах, смотрю, кто оставил подписи. Многих, кого хотела увидеть, застать не успела, они не задерживаясь, разошлись.
Думала, что буду говорить им, а говорить, получается, в сущности, и некому. Но я всё равно говорю, трудно в таком состоянии осознать, какая херня конкретно сейчас творится. Я будто в каком-то жалком сельпо, говорю про альманах, за который просто стыдно - что так долго, что так дерьмово, что даже красную краску зажлобили, хотя на лице 2015 год, год 70-летия Победы, а внутри полно стихов о войне, что он позорный и бесцветный, что был бы в нормальном состоянии, уже бы плакал.
Потом я еду домой со своими десятью экземплярами и пытаюсь понять, что это вообще было. И вот до сих пор как-то не понимаю.