Можно ли утонуть в Мёртвом море?
Персонажи: Микки, Йен
Рейтинг: pg-13
Размер: мини
Жанр: ангст, драма, монохром
Описание: Вариант последней и ещё тысячи других серий.
Прошло уже примерно шесть часов с тех пор, как Микки забрал Йена, но тот по-прежнему молчит. Они сидят на берегу Мичигана, и оранжево-синий закат стекает на его ребристую поверхность. Вернее, Микки сидит. Йен же безвольно лежит на его коленях, словно потускневшее рыжее солнце, сползающее вниз, под горизонт.
Они проехали уже почти всё побережье, а Йен всё молчит. Можно было бы просидеть так всю ночь. И ещё день. И ещё ночь. Можно было бы посмотреть тысячу закатов и умереть. Микки старается молчать тоже. Иногда он копается пальцами в рыжей макушке, иногда курит. Он знает, что когда это закончится, Йен захочет прибить его.
Он знает, что когда-нибудь это закончится. Он думает.
Становится холодно. Рубленый пейзаж Чикаго или чего там, Милуоки, блекнет на синем полотне. Микки не знает толком, с какой они стороны озера, он выбросил карту ещё в начале пути.
– Ну, что, идём, рыжий? – говорит он тихо и слышит тишину в ответ. Только Мичиган шелестит мелкой рябью. Над его поверхностью парит чёрная птица. А может быть, белая – в темноте не разобрать. Она ускользает вдаль, исчезает, а потом приближается вновь. Будто заблудилась.
читать дальше– Давай, Йен, вот так…
Микки поднимает апатичное мягкое тело и несёт к машине. На заднем сиденье лежит потрёпанное одеяло, и он закутывает тело так, что только оранжевая макушка и пустые глаза остаются на поверхности.
Прошло уже восемь, а может, десять часов с тех пор, как Микки забрал Йена, а тот по-прежнему не закрывает глаз. Когда Микки смотрит в них, ему кажется, что это у него какое-то расстройство, что это ему срочно нужно принять литий, кадмий, фосфор, что угодно, что это ему нужен врач, обрыв, нож в вену. В общем, Микки старается в эти глаза не смотреть.
Микки старается убедить себя, что ему не страшно. Но это пиздец, какая неправда. Его день, его реальность похожи на этот сон с открытыми глазами. Он объезжает озеро ещё раз, и заканчивается ночь.
Рассвет они смотрят, быть может, на том же самом месте, а в небе парит, быть может, та же самая птица. Вернее, Микки смотрит, а Йен безвольно лежит на его коленях. Песок холодный и немного сырой, сигареты заканчиваются катастрофически быстро, и Милкович засыпает, странно и немного болезненно – сидя на берегу. Ход времени замедляется, а потом делает резкий скачок, оно безвозвратно утеряно.
Колюще-режущий взгляд будит Микки, и он окончательно приходит в себя от крепкого удара в челюсть.
– Как ты посмел, Мик?
Прошли сутки, а может, неделя с тех пор, как Микки забрал Йена, когда тот, наконец-таки, заговорил. Его голос, как и кровь на губах, солёный, и Милкович сплёвывает его на песок.
– Блять, – говорит спросонья. – Посмел что? Забрать тебя от больной матери?
– Больной? – Йен сидит на корточках и смотрит пристально, как в микроскоп. – Как и я?
– Да ну? А я уж думал, ты собирался сделать себе футболку с надписью «Я не Моника».
В горле першит, будто Микки разучился говорить, и он откашливается, сплёвывает и встаёт.
– Будешь ещё бить, или я могу умыться?
И тут же получает ещё удар. Голова – живот – колени. Выбить – выпотрошить – чёртову – тупую – боль – изнутри. Сдохни – тупая – сука. Микки снова поднимается на ноги, отхаркивается и смеётся. Пиздец, как болят рёбра, но ему чертовски хорошо.
– Какой же ты всё-таки мудила, рыжий. Какой же ты, блять, тупой.
Он получает ещё удар, но от следующего уворачивается и сразу бьёт с ноги в живот.
– Если бы только можно было выбирать, кого любить, – удар наслепую, без разбора, – блядская…
– …сука…
– …жизнь…
И он валит Йена на песок. Тело придавлено и сопротивляется, глазищи распахнуты, светлые и почти детские, руки горячие, со сбитыми костяшками, волосы рыжие, как огонь. Микки дышит тяжело и сдавленно, будто легкие обернули полиэтиленом.
– Если я сейчас сломаю тебе руку, я должен буду тебя бросить, потому что ты будешь уже не тем? Если ты поломал мне всю, сука, душу, то почему бы тебе меня, блять, не бросить, потому что я уже нихуя не излечим? Если ты думаешь, что кому-то сделаешь лучше, если уедешь или сдохнешь, то подумай ещё раз или перестань, блять, вообще думать, потому что это не выбор, Йен! Если я люблю тебя, если я – остаюсь – с тобой, это не выбор, это клеймо, печать на лбу, приговор пожизненно! В ебучей болезни и в сраном здравии! Да хоть после смерти!
Йен больше не сопротивляется, только смотрит и смотрит своими по-детски не верящими глазами.
– Ты охуенный, Мик.
И тянет на себя, чтобы целовать солёные и липкие губы. Получается сломленно и истерично, будто над обрывом.
До недавнего времени во вселенной Микки Милковича не было пространных детских вопросов, не имеющих точного ответа. Таких как, например:
Можно ли заразить душевной болезнью?
Можно ли утонуть в Мёртвом море?
И почему одного человека нельзя заменить другим?
От крепких поцелуев они отходят в каком-то в придорожном кафе, где Йен поедает одну порцию еды за другой и много говорит, а Микки просто слушает и курит.
– А если я откажусь пить таблетки? – спрашивает Йен взволнованно, и ответ получается усталым.
– Я забыл их дома.
Кофе в стакане солёный, он не сбивает навязчивый сон. Комната мотеля кажется Микки знакомой, будто у него дежа вю или он уже ночевал здесь. Раковина теперь испачкана кровью и песком. Грязные вещи вертятся в стирке, Йен дёргано смотрит какой-то фильм и не даёт Микки уснуть.
– Смотри, сейчас будет взрыв! Бдыщщщ! Я же говорил! Ты видел, Мик?
Он не даёт уснуть, когда фильм заканчивается и ещё долго-долго после, его руки горячие и требовательные, а взгляд пытливый. Микки никак не может сосчитать, сколько дней он уже не спит, он заправляет машину по старинке, стукнув битой по прилавку, его реальность наливается кровью и густеет. Всё ломается, сносит блоки, Милкович смеётся и пьёт какую-то дрянь, он будто тоже болен и не замечает. Они срубают деньги с какого-то старого пидора, трахаются в машине посреди шоссе и курят что-то похожее на опиум. Небо опалённо-белое, в висках пульсирует, а в груди мотор, который ускоряется и ускоряется. Дорога тянется, как жвачка, рябит в глазах, и Йен орёт из окна «Любовь – это поле боя».
Вопрос в копилку Микки Милковича:
Когда ты любишь кого-то, на сколько процентов ты остаёшься собой?
Йен падает всего каких-то несколько секунд, но на осознание уходит не меньше минуты. Йен падает с моста, как будто на свежую постель – спиной вперёд и расправив руки. Его рыжие волосы оставляют всполох на небе, словно выжегший слепое пятно на сетчатке солнечный луч.
Микки стоит на берегу, и его череп кажется слишком тесным, чтобы вместить эту картину. Он ничего не кричит, его будто оглушило взрывной волной и снесло все эмоции, оставив только рефлексы.
– Блять… – только выдыхает. – Блять, Йен…
Он сбрасывает куртку и ботинки, прыгает в воду, и дыхание перехватывает от холода. Сжиженное сознание расползается по поверхности реки. Микки приходит в себя, в отрезвляющий здравый разум, сбросив с глаз пьяную маниакальную пелену. Он вылавливает рыжего из воды и не замечает, как дрожит от холода. Йен не чувствует холода совсем, он улыбается.
– Микки… Мик, я тебя люблю, слышишь? Правда. Очень.
– Сука, Йен, чтоб тебя… н-ненавижу, – и голос ломается от дрожи. – Убил бы нахуй.
Песок впивается в пальцы, и холодный ветер жадно липнет к мокрому телу. Микки никак не может откашляться. До крови из горла.
Ещё один глупый вопрос без ответа:
Требует ли любовь жертв?
В колючее одеяло теперь завёрнут сам Милкович, оно пахнет рыжими волосами и немного депрессией.
– Мик, эээй…
Тёплые пальцы трогают лицо и волосы. Сквозь тяжёлое каменное бессилие Микки чувствует близкое дыхание.
– Если хочешь, я буду пить таблетки, только не умирай, а?
Открыть глаза оказывается трудно, встретиться с другими, испуганными, ещё труднее.
– Это ведь не ради меня, ты знаешь?
Микки почти не слышит сам себя, но он хорошо слышит Йена, тот сидит между сиденьями на полу и водит пальцами по его лицу.
– Конечно, ради тебя, если я утону, что ты будешь делать?
Можно ли утонуть в мёртвом море, если привязать камень себе на шею? Микки просит дать ему поспать немного, а потом он снова сядет за руль. Он почти не чувствует поцелуя в висок и не слышит, как Йен перебирается на водительское сидение. По небу разливается рыжий рассвет.
Прошла примерно вечность с тех пор, как Микки забрал Йена, и теперь они едут домой.
