Прозрей.
Джон приносит домой алые розы. Иногда одну-две, но чаще их больше, случается так, что их бывает несколько десятков, но все они идеально ровные, яркие, с лёгким дурманящим ароматом. И с бусинами на шипах. Бывает так, что Джон приносит целые охапки. Розы стоят в пустых вазах и быстро чернеют. Но даже мёртвые цветы недельной давности Джон никогда не выбрасывает. И дом переполняется розами. Они – повсюду, и тлеющий запах смерти вытесняет аромат свежих цветов. В глазах рябит до боли. Когда заканчиваются пустые вазы, Джон оставляет розы на полу.
Джон приносит домой алые розы каждый день.
Но лишь изредка случается так, что он приходит с пустыми руками. Он останавливается на пороге и слушает. В доме – тишина. Джон не снимает ботинки и проходит в комнату.
В такие дни Джеймс сидит на полу среди изломанных шипов, сидит на коленях – его ладони, руки, лицо, ступни с тонкими пальцами, каждый открытый кусочек кожи – сплошь изрезаны тонкими переплетениями алых линий. Он сидит в центре комнаты, и кажется, всё вокруг него покрыто коркой запёкшейся крови - изорванные лепестки. Джеймс медленно оборачивается на звук шагов. Его глаза чёрные и бездонные, словно бездна ада, в них – стенания тысяч грешников, плач и мольбы, проклятия.
Он говорит: Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ. И Джон вздыхает. Он спокоен. Он идёт за аптечкой. Хочет взять истерзанные ладони, словно дикого зверя голыми руками. Хочет вылечить вековые гниющие раны, залатать тонкой нитью эрозии на полотне.
Но оказывается опрокинутым на шипы. И кровь смешивается. Дыхание смешивается. И боль общая – невыносимая. И слезы – не слабость, а не подчиняемая сила, смывающая залежи пепла с заживо похороненного комочка живой плоти.
И стон с губ – словно молитва. А взгляд – прощение.
Раны затягиваются.
Но с новым днём в доме чисто, и Джон снова приносит алые розы.
Джон приносит домой алые розы каждый день.
Но лишь изредка случается так, что он приходит с пустыми руками. Он останавливается на пороге и слушает. В доме – тишина. Джон не снимает ботинки и проходит в комнату.
В такие дни Джеймс сидит на полу среди изломанных шипов, сидит на коленях – его ладони, руки, лицо, ступни с тонкими пальцами, каждый открытый кусочек кожи – сплошь изрезаны тонкими переплетениями алых линий. Он сидит в центре комнаты, и кажется, всё вокруг него покрыто коркой запёкшейся крови - изорванные лепестки. Джеймс медленно оборачивается на звук шагов. Его глаза чёрные и бездонные, словно бездна ада, в них – стенания тысяч грешников, плач и мольбы, проклятия.
Он говорит: Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ. И Джон вздыхает. Он спокоен. Он идёт за аптечкой. Хочет взять истерзанные ладони, словно дикого зверя голыми руками. Хочет вылечить вековые гниющие раны, залатать тонкой нитью эрозии на полотне.
Но оказывается опрокинутым на шипы. И кровь смешивается. Дыхание смешивается. И боль общая – невыносимая. И слезы – не слабость, а не подчиняемая сила, смывающая залежи пепла с заживо похороненного комочка живой плоти.
И стон с губ – словно молитва. А взгляд – прощение.
Раны затягиваются.
Но с новым днём в доме чисто, и Джон снова приносит алые розы.