задротское

Как ни крути, а они были бы чертовски красивой парой. И особенно мне нравится название пейринга - Наполья или Иллеон - разве не очаровательно? )

видюшечка

---

космическое

Суббота с Арми Хаммером. Он просто Само Очарование ) Чудесный, чудесный. Посмотрела "Белоснежку" и "Одинокого рейнджера", хотя в сущности я не очень люблю экранизации сказок и вообще не смотрю вестерны никогда. Но щенячья любовь вне конкуренции, а уж трио из Арми, Джонни Деппа и лошади заставят даже фильм про войну индейцев и бледнолицых смотреть, не отрываясь. Жаль, что с ним есть так мало, а то бы смотрела ещё и смотрела.

---

космическое

Я поняла, что мне нравится Арми Хаммер, когда вспомнила, что видела его в "Социальной сети" (пожалуй, единственный человек, ради которого этот фильм действительно стоило снимать) и встретила два отрывка из пока не вышедшей экранизации "Назови меня своим именем". А потом я вспомнила, что он играл в "Агентах АНКЛ" и посмотрела их в субботу. А потом ещё в воскресенье, потому что мне нужно было занимать голову. Раньше я их не видела, потому что не могу смотреть то, о чём слэшеры из каждой дыры пищат, это откровенно портит мне впечатление. И я решила их посмотреть из-за Арми Хаммера, который просто до неприличия гармоничен на экране, чего я не могла сказать по его фото. Всё-таки как много в образ человека для меня вкладывает голос. Фильм произвёл на меня чертовски благоприятное впечатление, хотя обычно тема "Америка-Россия" в кино для меня - это сплошной позор. Но здесь мне понравилось всё. И особенно - помимо Арми Хаммера - музыка и хороший юмор. Отлично-гармоничный фильм.

И отрывок из "Назови меня своими именем" (к сожалению, после рекламы):

смотреть

"Я отчаянно надеялся, что он не заметил за моей чрезмерной реакцией на его объятье кое-что еще. Прежде чем вывернуться из-под его руки, я знал: я поддался и практически прильнул к ней, практически сказал (это часто говорили взрослые, если кто-то слегка помассировал их плечи, проходя за спиной): «Не останавливайся». Заметил ли он, что я не просто был готов прильнуть к нему, я был готов полностью стать формой для его тела?
Той же ночью я записал в дневник новое испытанное чувство. Я назвал его «головокружение». Почему у меня было головокружение? И могло ли оно случаться так легко – просто позволить ему коснуться меня где угодно, и я стану совершенно покладистым и безвольным? Именно это имеют в виду люди, говоря «как тающее масло»?
И почему я не показал ему, насколько «маслом» я был? Потому что я был напуган возможными последствиями? Или потому что боялся, что он посмеется надо мной, расскажет всем или проигнорирует под предлогом моей молодости, моей неопытности?"

---

И. Бродский, поэма "Шествие"

14. Романс Скрипача

Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.

Купи на эти деньги патефон
и где-нибудь на свете потанцуй
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.

Да, слушайте совета Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только плача и крича!

На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе.
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердца не отыщется в дыре,

проделанной на розовой груди,
и только патефоны впереди,
и только струны-струны, провода,
и только в горле красная вода.

---

Андре Акиман "Назови меня своим именем"

Говорят, когда читаешь хорошую книгу, хочется, чтобы она никогда не заканчивалась. Но не эта. Об этой мечтаешь, чтобы она закончилась поскорее, а лучше было и вовсе не начинать читать, потому что тебя будто сейчас разорвёт от этой невыносимой чувственности. Это слишком тяжело, слишком жестоко. После такого просто не знаешь, как дальше жить. Как жить со всем этим внутри. На последнем абзаце буквально трясёт, потому что тебе уже не оправиться от этого. Мне хочется надеяться, что ни одна история во Вселенной не закончилась так. Мне хочется верить.

Сначала я думала, что буду ждать этот фильм, но теперь совсем не уверена, что смогу пережить это снова.

***
Продавец заказал две копии «Арманса» Стендаля, одну в бумажной обложке, другую в твердой и дорогой. Поддавшись моменту, я сказал, что возьму обе и запишу на счет отца. Я попросил у ассистента ручку, раскрыл издание в твердой обложке и написал: «Zwischen Immer und Nie, для тебя в молчании, где-то в Италии в середине восьмидесятых». Когда пройдут годы, если книга все еще будет у него, я хотел, чтобы ему было больно. Еще того лучше, я хотел, если бы кто-то однажды просматривал его книги, открыл этот тоненький томик «Арманса» и спросил: «Скажи мне, кто молчал где-то в Италии в середине восьмидесятых?» И затем я бы хотел, чтобы он почувствовал что-то такое острое, как горе, и беспощаднее, чем сожаление, может, даже жалость ко мне, потому что этим утром в книжном магазине, мне тоже было жаль. Если жалость – все, что он мог дать, если жалость могла заставить его приобнять меня, и под этой волной жалости и сожалений, незаметно скользившей, как смутное эротическое подводное течение, которому потребовались годы, чтобы оформиться, я хотел, чтобы он вспомнил утро на берме Моне, как я поцеловал его не в первый, но во второй раз, и обменялся слюной, потому что так отчаянно желал сделать его моим.

***
Сон был правдив – это было, как возвращение домой, как вопрос: «Где ты был всю мою жизнь?» − что было еще одной формой вопроса: «Где ты был в моем детстве, Оливер?» − что было еще одним способом узнать: «Какова жизнь без этого?» − именно поэтому, в конце концов, это я, а не он, был тем, кто выпалил не один, а много, много раз: «Ты убьешь меня, если остановишься. Ты убьешь меня, если остановишься», − потому что это был мой способ замкнуть весь этот круг сна и фантазии, меня и его. Долгожданные слова из его рта в мой рот − обратно в его рот. Обменяться словами, которые я непристойно повторял снова и снова, что он стал повторять за мной, поначалу тихо, пока не сорвался: «Назови меня своим именем, и я назову тебя своим». Я прежде не делал такого в своей жизни, но как только я произнес свое имя, будто оно на самом деле – его, меня подхватило и унесло к небесам. Я никогда не разделял их ни с кем раньше, или с тех пор.

---

После этой жуткой короткометражки ко мне опять прицепилась тема слепых. Вот же блин.

---

Настройщик (2010)

Короткометражка с Грегуаром Лепренс-Ренге. Я его люблю, но мне жутко теперь.

смотреть

---

жизненное

Наверное, лучше не добавлять в друзья людей, с которыми тебе не о чем общаться. Люди, которые были в твоей жизни кратковременно из-за какой-нибудь работы, например. Потому что, когда они пишут какое-нибудь "привет, как дела?", я просто не знаю, куда мне деваться от этих невыносимых сообщений ни о чём. Я не умею хранить связи, не знаю как. Не умею разговаривать на тему "привет, как дела", мне мучительно хочется не отвечать, но быть невежливой я тоже не умею. Чаще всего эти люди пишут, чтобы рассказать о себе. Например, бывший коллега из сервисного центра сообщил мне, что у него есть ребёнок. За пять сообщений разговор был исчерпан. Мы не были друзьями, просто общались и троллили друг друга по работе, один раз сходили в кино, что было худшим свиданием в истории человечества, мы никогда больше не встретимся, в этих переписках в сущности нет никакого смысла. Когда он мне снова написал это "привет, как дела", я не нашла в себе сил ответить.
Или Лена из Читайки хотела сообщить мне, что уволилась. Я была бы благодарна за сообщение в стиле "привет, поздравь меня, я уволилась и счастлива", но зачем начинать с "привет, как дела", если ты, в сущности, хочешь сообщить о своих делах и быстро слиться? Ну или хотя бы сливайся по-честному под "ну вот, тебе сообщила, пойду дальше делать свои дела".
На днях написала ещё одна бывшая коллега, с которой не общались около 9 лет да и в сущности толком не общались или просто я уже не помню ничего. Я думаю, для таких людей вообще достаточно того, что я постю что-то на стену, а значит, просто жива. Потому что ты ничего даже не можешь помнить о делах этого человека, только какие-то детали. Но опять это "как дела, как поживаешь" и ещё - "хочу тебя познакомить со своим коллегой". Спасибо, не надо - но он хороший, такой-растакой - правда ничего не хочется сейчас - а вот его фото. Просто выхожу в оффлайн, потому что не знаю, что писать и делать. В такие моменты я чувствую себя так убого, будто я настолько никчёмный человек, что мне даже не о чем поговорить с людьми.
И зачем они пишут мне первыми, если им на самом деле не о чем со мной разговаривать, и только вызывают во мне это желание закрыться ото всех, забиться в угол со своими убогими делами, о которых не хочется рассказывать?

---

задротское

Звонит мама.
- Чем занимаешься?
Леплю бдсмный коллажик.
- Да так, ничем...
Редко у меня получаются годные коллажи, но всё равно люблю часами сидеть с ними возиться - очень антистрессовое занятие. Обо всём сразу забывается, не надо никаких тебе тырнетов, кроме тех, где картинки. Спокойствие и красота. Бонус к орехово-гранатовой терапии.

---

Меня очень внезапно затащило во вторую команду

---

Задротское

Лучше вообще никогда не читать комментарии к постам вк и не знать, что встрял в фандом, где подавляющее большинство - малолетки. Тупые, аки брёвна. Ну за что. Зачем я педофил и посмотрела Скам. Мало того, что "ну КААААК такое можно сыграть, они точно в жизни встречаются/трахаются/без ума друг от друга", что я просто ненавижу и топором бы по темечку, ей-богу, тюкала за такое. Или "дайте им Оскара". Так Оскара или всё-таки трахаются? Но теперь Хенрика по макушку задолбли эти бредошипперы, и он показал всем свою девушку - так они ревут. Люди реально думают, что если актёр играет голубого и с кем-то целуется, то он реально голубой и с тем же самым человеком целуется. А все, кто играет серийных убийц, - серийные убийцы. А Сергей Безруков - мессия, поэт и рэкетир. Действительно, зачем вообще что-то играть. Поражает просто, как всех волнует, кто с кем спит. Троя так дотошно лепили то к тому, то к этому, что теперь я на каждом фото должна созерцать его парня, который мне ни в одном месте не тарахтел. Людям приходится выносить свою личную жизнь на публику, потому что их просто достали малолетки. Ну на фига.

---

---

Исак и его влюблённый взгляд

---

Какой чудесный стиль у Михаила Веллера )

– Боже, какой писк моды! потрясэ! – оценили в отделе буйный попугайский колер его добычи. – Где оторвал?
– Дядя в подарок привез, из Швеции, – с удовольствием поведал Фима, легко опровергая теорию о невозможности для мужчины родить, причем сразу пожилого ответственного двоюродного дядю, бывающего в загранкомандировках.
*
На суде адвокат пел, как Карузо. Свидетели мычали и открещивались. Зал рукоплескал. Прокурор потел униженно. Фима действительно выходил пред лицом Закона чище, чем вздох ангела.

"Легенды Невского проспекта"

---

Жизненное

Повод купить новый бук объявился неожиданно в субботу вечером. Не в первый раз выскакиваю из душа под неприятный БУМ, подозревая, что мой котопёс опять жрёт книги. Но Бродского ещё можно спасти, а вот когда твой ноут на 80 % состоит из изоленты и уже даже не ноут, а почти планшет с болтающейся на проводках клавиатурой... Но он мог бы ещё жить! Если бы не котопёс.
В общем, ещё пару часиков поработал, потом всё неожиданно обвисло и повыключало все программы, почернело, не дав даже сохранить писанный шедевр. Потом оказалось, что кнопка включения померла. Последующий час я пыталась его включить хоть как-нибудь и потом ещё три часа копировала на флешку все богатства. А в воскресенье утром купила новый бук в кредит. И учитывая тот факт, что я хотела ещё подкопить деньжат и взять мак, я, конечно, чутка расстроена, что пришлось взять асус с виндой, но всё равно он прекрасен и тянет фотошоп.
Кстати, никому не нужен котопёс? Стерилизованое, мягонькое, красивое, но ебанутое. М?

---

Задротское

Вчера под "Трипом" оставили комментарий: "Это настолько недооцененная работа, что мне больно. И эта тема так мне близка, а вы описали всё так точно... Спасибо вам, спасибо огромное". Очень надеюсь, что у этого человека не нарколепсия. Но я не об этом. Есть такой у меня комплекс: бывает сложно читать работы, которые охуеннно написаны, ибо сразу включается комплекс говнописаки и всё такое. С Галлавичами, например, бывало такое. Но вот с Эваком столкнулась с другим. Нахожу кучу работ ни о чём вообще, ни тебе сюжета особого, ни тебе стиля, ну блин, в большинстве случаев посредственность, в некоторых вообще - рукалицо. Например, вчера нашла кроссовер с ГП. Как будто, если в фик по Скаму напихать слов и фамилий из ГП, - это будет кроссовер И всё это набирает такую кучу плюсов и комментариев, что мне и не снилось. Я честно пыталась понять почему. Но мне даже читать это всё неловко. Выходит, что причина только одна: большинство обитателей фикбука - малолетки. Причём, малолетки, которые читают только фанфики. Или пишут. Оно-то давно было понятно, но раньше не напрягало так сильно. Старею, кажется. Жаль, что на дайри нет группы по Скаму.

---

Задротское

Таки взялась за этот последний незакрытый творческий гештальт и пишу про Людовика. Который день ползаю по дивану со своим хлипеньким буком и пишу. Почти шесть тысяч слов и конца края не видно. Если бы не писанина, за эти 12 дней выходных я деградировала бы до пепельницы. А так - два фика и вот это. Даже уж и не знаю, хорошо это или плохо. Странное, пожалуй, начало года.

---

Посмотрела вчера две части чудесного "Рио". Казалось, ничто уже не сможет сделать этого попугая ещё более очаровательным, но озвучка Джесси Айзенберга сотворила чудо. Джесси и его голос прекрасны, мультик прекрасен, рекомендую всем.

---

Космическое

Вот бы лежать под тёплым бочком, балдеть и чтобы на тебя влюблённо смотрели и целовали просто так...

---

фанфикшн

Название: Трип
Персонажи: Исак х Эвен
Рейтинг: r
Размер: миди, 5942 слова
Описание: У Исака совсем другие проблемы со сном.
Примечание: Абсурдная фантазия на тему болезней, снов и любви.

Просто пара пикчей в атмосферу

Глава первая. Дождь

Накатившая волна ветра сорвала капюшон, Исак отлетел назад, расправив руки крыльями, окунулся спиной в воздушную подушку и – щёлк! – вырвался обратно в сырой безветренный день, сразу же стукнувшись взглядом о кирпичную стену с изрезанными стальными решётками дырами окон. Сморгнув пелену с глаз, он поспешил внутрь, за тяжёлую протяжно скрипнувшую дверь. Мраморный пол проглотил его мягкие шаги, а уткнувшиеся в потолок колонны истошно молчали. Выжидая своего часа, по углам таились кошмарные сны. Подёрнув плечами, Исак поспешил вглубь здания…
Доктор Лишман походил на говорящего лемура и вызывал смешанные чувства. Главным образом потому, что говорил он очень медленно и спокойно. Исак в его присутствии стал нервничать, его нос покраснел, а глаза увлажнились.

– У меня проблемы со сном в последнее время. Это влияет на школу и другие вещи. Вчера я уснул, пока целовался с девушкой.

– Она была хорошенькой?

Исак молча смотрел на доктора, дожидаясь, пока он рассмеётся. Доктор молча смотрел на Исака, дожидаясь ответа.

– Да, она была хорошенькой. Из того, что имелось… Гхм.

На самом деле Исак был так обкурен, что девушкой мог оказаться и Юнас.

– Ещё какие-либо случаи?

– Да. Много случаев. И мне снятся сны.

– Спишь ли ты ночью, Исак?

– Конечно, я сплю ночью, доктор, по десять грёбаных часов! – выкрикнул Исак, нервно дёрнувшись. – Какого чёрта я бы пришёл сюда тогда? – и тут же остыл. – Простите.

– Куришь ли ты марихуану?

– Знаете, я лучше пойду.

Подскочив до цветных звёздочек перед глазами, он снова сел.

– Тебе придётся побыть немного здесь.

На задворках сознания начала играть тревожная музыка. Лемурьи глаза доктора наливались кровью. Что-то было очень сильно не так.

– Тебе здесь понравится. Идём, я покажу тебе всё.

Исаку уже здесь не нравилось. Коридоры пахли мелом, белая краска пожелтела и облупилась. Девушка со стеклянными глазами остановила Исака и сообщила, что во Вселенной номер триста пятьдесят семь идёт дождь. А потом ушла. Он оглянулся, чтобы смотреть ей вслед, пока докторская рука с длинными, словно щупальца, пальцами не взялась за него, утягивая за собой в шумную, полную нездоровых людей комнату. Доктор что-то говорил своим бесконечно медленным голосом («Это наша Розетта. Розетта, поздоровайся с Исаком»), какая-то страшная женщина тянула к Исаку руки, играла протяжная музыка, словно струйкой песка осыпаясь на голову, трещали игральные кости, кто-то танцевал. Оглушённый липкой атмосферой комнаты, Исак безвольно смотрел вокруг себя, пока не увяз на парне с пшеничными волосами, который, забравшись в узкое кресло и растопырив в стороны коленки, рисовал в блокноте. Исак смотрел и смотрел, и ему чудилось, что парень рисует дождь, крупными серыми каплями смазывающий город под ноги прохожим, и длинный поскрипывающий на ветру фонарь, проедающий в пелене дождя жёлтое пятно, промокшего пса с большими добрыми глазами… А потом парень поднял взгляд, и – бам! – толчок из-под земли подбросил Исака вверх, к потолку, где его затянуло в водоворот и крепко прокружило, до слепых пятен.

– Исак.

Доктор прихлопнул его по плечу, и Исак очнулся, проморгавшись.

– У меня не такие проблемы, доктор. Я просто хотел, чтобы вы выдали мне какие-нибудь таблетки и всё. Извините, но я не останусь.

Уходя, он споткнулся о воздух, когда голос доктора сообщил ему, что он серьёзно болен.

***

От пятого стаканчика горького кофе Исак начал дрожать и покрылся липким потом. Автобус ехал медленно и гладко, слегка покачиваясь, будто лодка на озере. Солнце поигрывало лучами по стёклам, лёгкий ветер из окна задевал волосы, пальцы приклеились к поручню.

– Остановка «Вселенная номер триста пятьдесят семь», – сообщил женский голос, окна затянуло серыми линиями, и снаружи начал накрапывать дождь.

В раскрывшиеся створки двери вошёл мокрый пёс и сел у ног Исака, завладев его удивлённым взглядом. Дождь усилился, уровень воды всё нарастал и нарастал, пока – бульк! – не вытолкнул автобус на поверхность. Всё ещё крепко прилипший к поручню Исак покачнулся вперёд, пёс протяжно завыл, вытянув вверх остроносую морду. Весь Осло теперь походил на океан, только бугорки верхушек высотных домов выглядывали на поверхности. Автобус безвольно скользил по течению, и Исак только успел подумать, что он больше никогда не попадёт домой, когда вдруг океан вздыбился и огромная волна покатила из-за горизонта. Зажмурившись за секунду до столкновения, Исак почувствовал толчок, а потом – вжух! – его ноги оторвало от пола, и он повис на поручне. Вода выдавила стёкла, захлестнула с головой, холодная, словно лёд, набилась в глаза, уши, горло, пока не заполнила всего Исака с головой, лишив его возможности дышать. Бам! – в голове взорвалось световой пятно, и…

– Маршрут 12 следует через Грюнерлокк до Дисена.

Исак выдохнул и, отцепившись от поручня, нервно стряхнул с рук навязчивую дрожь.

***

Пальцы доктора Лишмана ощетинились, Исак смотрел на них вытаращенными влажными глазами и, пытаясь заговорить, каждый раз только открывал и закрывал рот. Доктор молчал тоже, и это было бесконечным мучением. За дверью что-то с грохотом упало, Исак вздрогнул и опустил взгляд.

– Я думаю, что вы, может быть, правы, доктор.

– Мы приготовили для тебя место. Идём.

Подскочив, Исак уронил стул, попытался его поднять, но передумал и снова уронил.

– Вы не хотите мне объяснить, что происходит, вашу мать?

– Со временем.

– Со временем? Серьёзно? Я, блядь, схожу с ума! Я вижу то, чего нет… Я… не могу отличить реальность от сна. Даже сейчас я не знаю точно, здесь я или где-то в другом месте!..

Доктор шёл медленно и ровно, Исак – дёргано и быстро, но всё равно никак не мог успеть и болтался сзади. Девушка со стеклянными глазами возникла аккурат на его пути, и он врезался в неё на полной скорости, до искр из глаз.

– Во Вселенной номер шестьсот сорок семь происходит землетрясение.

Исак снова уставился в её удаляющуюся спину. Рука доктора и на этот раз обвила его, но теперь была сродни уродливому пауку, и желание высвободиться давило на горло, как рвотный позыв.

– Ты не сходишь с ума, Исак. Не существует такой болезни как сумасшествие. Вот здесь ты будешь спать.

Нагнав отстающий шаг, Исак почти выпал вперёд и рассеянно выдохнул, глядя не на свою кровать, а на соседнюю. На ней, окутанный ворохом рисунков дождя, спал парень с пшеничными волосами.

Глава вторая. Землетрясение

Постель была жёсткой до чесотки и пахла мылом. Палата плавала вокруг, беспорядочно покачиваясь то в одну, то в другую сторону. Обнявшись с одеялом, Исак лежал лицом в подушку и одним открытым глазом смотрел. Смотрел, как спит парень на соседней кровати. Тот спал уже несколько часов подряд. Только за завтраком Исак недолго видел его в столовой неспящим. Может быть, у него тоже были проблемы со сном. Может быть, никто здесь не выглядел так одиноко. Или красиво. Или это всё-таки не палата плывёт, а башка у Исака.

Если бы у него спросили, почему он лежит здесь, он бы очень и очень смутился. Но сознание таяло и расползалось по бокам зрения, оставляя в центре вибрирующую цветную картину. От пшеничных волос парня исходило свечение.

– Исак.

Он дёрнулся – в голове стукнуло – резко сел и оглушённый белизной комнаты испуганно уставился на доктора Лишмана, возвышающегося над кроватью. Доктор смотрел так пристально, что казалось – его глаза сейчас лопнут.

– Я хотел немного поспать…

Как будто в его случае можно было хотеть поспать ещё немного. В конце концов, можно перестать просыпаться совсем. Улыбка под этим взглядом тоже вышла фальшивой. Проклятье, чего так смотреть?

– Идём.

– Вы скажете, что со мной?

Он поспешил обуться, но скис, когда узнал, что его ведут на томографию.

Доктор с садистским взглядом затягивал ремни, будто собирался засунуть Исака не в томограф, а в печь, чтобы потом вскрыть его черепушку и выжрать мозг. От жуткого протяжного писка в ушах Исак зажмурился, но тот только нарастал и вскоре заполнил всё вокруг, а потом резко лопнул, оставив после себя вакуумную пустоту, застрявшую в горле. Исака трясло, ремни приклеились к коже. Через десять минут он уже был уверен, что никогда не выйдет из этой больницы, и начал задыхаться от слёз. Ещё через пять он отключился.

***

Очнулся Исак от резкого толчка под ступни. Пошатнувшись, он попытался удержать равновесие, раскинув руки, но после повторного толчка всё же повалился на кровать, и пока выпутывался из вороха накрахмаленного одеяла, трясти уже начало всю кровать, а, подняв голову, он увидел, что и всю палату тоже трясёт. Одежда слетела с вешалок, с грохотом повалился стул, с тумбочки одна за другой спрыгивали книги. Исак крепко ухватился пальцами за край койки, пытаясь удержать уползающую подушку и не свалиться самому, когда палата треснула посередине, и он поехал вместе со всем нагромождением вещей по накренившемуся полу.

Бам! – и он столкнулся лицом к лицу с соседом, который странным образом продолжал спать, припорошённый, словно снежными хлопьями, осыпавшимися со стены рисунками. Теперь они тряслись к пропасти вместе, зацепляя другие кровати, будто расставленные фигурки домино – бам! бам! бам! – пока те со скрежетом не проваливались в разлом и – бдзыммм! – оглушительно падали друг на друга. Исак машинально вцепился в парня и, уткнувшись носом в его плечо, крепко зажмурился, когда подошла их очередь, и с ворохом одеял, подушек, рисунков они полетели вниз, а через несколько мгновений свободного полёта от мерзкого хруста костей выпали в реальность…

Вздрогнув от пронзившей тело боли, Исак распахнул глаза и сразу же неподготовленно встретился с глазами соседа, который по-прежнему лежал на своей кровати укутанный в полосатое одеяло. В следующие несколько секунд у Исака случился сбой всех систем организма от мысли, что на него смотрит тот, на кого он таращился целый день и кого он только что обнимал во сне/бреду/параллельной Вселенной так ясно, что на ладонях ещё сохранилось тепло. Тот, кто, возможно, видел сейчас нечто странное.

– Привет, – сморгнув с глаз слепые пятна, подал голос Исак.

– Привет, – сонно отозвался парень с хрипотцой в голосе. – Всё нормально?

С лёгкой натянуто небрежной улыбкой Исак выдохнул «да», хотя чертовски хотелось узнать, почему он спрашивает. Или не хотелось – всё зависело от ответа.

– А у тебя?

– Кажется, ты был в моём сне.

Парень перекатился по подушке, устремив взгляд в потолок, и не увидел, как в этот момент на него вытаращился Исак.

– И что я… делал там?

– Вроде бы… ты поцеловал меня в плечо.

– Чтоо? Я не поцеловал, я просто… – Исак прихлопнул рот, вновь встретившись со взглядом парня. У него были светлые стального цвета глаза, они смотрели так откровенно, что Исак не мог этого вынести и уставился себе под нос, на скомканное одеяло. – Как твоё имя?

– Эвен.

Исак робко поднял взгляд, но сосед уже, кажется, снова уснул.

– А я Исак…

И он снова стал смотреть на то, как этот парень спит.

***

Можно было помереть от тоски. Перечитать все книги, обойти все коридоры, до тошноты наиграться во все игры на телефоне. Единственными островками спасения для Исака были спящий Эвен и его рисунки, пришпиленные к стенам то тут, то там. Всё остальное здесь было странным, уродливым и жутким. Особенно доктор, его непрекращающиеся тесты над Исаком и натянутая кровожадная молчаливость. Можно было бы не выбираться за пределы кровати целый день, но существовал дотошный режим, необходимо было ходить в столовую, принимать лекарства и с шести до восьми смотреть ток-шоу по телевизору. Медсестра приходила будить Эвена, чтобы он не пропустил грёбаное ток-шоу.

Пронаблюдав за этим мучительным действом пару раз, Исак решился сделать это сам, пока медсестра ещё не пришла, и какое-то время стоял над парнем, не решаясь его коснуться. А когда решился, то получилось, что, скорее, погладил его плечо, чем потряс.

– Хэй, Эвен, проснись. Сейчас включат телик.

И следующие несколько минут он до неприличия внимательно наблюдал, как парень хмуро копошится, выбираясь из нагретой постели. Когда тот поднял взгляд, Исак быстро отвернулся, будто просто так стоял и ни на что не смотрел. Прихватил телефон с тумбочки, чтобы не казалось, будто он идёт смотреть ток-шоу. Или, например, пялиться на Эвена, пока тот будет рисовать.

– Ты идёшь?

Исак дёрнулся и поспешил вперёд. Комната с телевизором была самой душной на этаже, сплошь заставленная стульями и скрипучими креслами, будто не было ничего странного в том, чтобы смотреть ток-шоу, сидя на стуле. Исак предпочёл забиваться в самый угол и садиться на пол, но сегодня ему хотелось посидеть рядом с Эвеном у затянутого решёткой окна. Ради этого ему пришлось поспорить с дёрганным заикающимся парнем о том, что тут никакой стул не подписан и можно садиться куда хочешь. Усевшись, он ощутил на себе взгляд наблюдающего за ним Эвена и снова представил, какую странную картину тот видел только что. Во всяком случае, лучший способ привлечь внимание – вести себя по-идиотски.

– Привет, Линн. – Услышав голос Эвена, Исак повернулся. Парень обращался к девушке со стеклянным взглядом. Жуткой девушке, которая была даже ещё более жуткой, чем беззубая и полулысая Розетта. Самая жуткая человеческая особь в этом треклятом месте. – Какие новости?

– Во Вселенной номер девятьсот сорок девять пропало электричество. Совсем нет света…

Исак дёрнулся.

– А есть какие-нибудь Вселенные, в которых происходит что-нибудь хорошее? Например, Вселенная номер тысяча… триста девяносто один. Что там происходит?

– Во Вселенной номер тысяча триста девяносто один никто не может найти доктора.

– Доктора? Он умер что ли? Ладно, а во Вселенной попроще, номер три, скажем?

– Во Вселенной номер три пахнет миндалём.

– Пахнет миндалём? Что это вообще значит?

Но девушка уже уселась на свой стул и устремила стеклянный взгляд в монитор.

– Её послушать, так начинаешь думать, что мы в самой лучшей Вселенной.

Эвен вдруг хмыкнул, и Исак резко к нему повернулся.

– Ты веришь во всё это?

– Нет, конечно. То есть… я просто иногда думаю о других Вселённых и том, что там происходит, и… можно ли туда попасть. А ты не думал об этом никогда?

– Мне не нравится об этом думать.

Эвен опустил вновь потускневший взгляд к своему блокноту. Исак хотел спросить почему, но его отвлекли. Заикающийся парень пришёл писать на стуле своё имя.

Глава третья. Темнота

Исак сидел в кабинете доктора Лишмана вот уже несколько минут, влага подступала к его носу, и не было никакой уверенности, что это слёзы, а не мозги. Он никак не мог понять, что не так. А что-то несомненно было не так.

– Исак.

И, наконец, до него дошло: в кабинете пахло, как в кондитерской. Миндалём. Он огляделся, пытаясь определить источник запаха.

– …лепсия.

Исак уставился на доктора исподлобья.

– Простите, что?

– Нарколепсия, Исак.

На переплетённых пальцах доктора уродливо чернели бугристые когти. Исаку становилось трудно дышать, и он начал вдыхать и выдыхать каждую секунду. Всё было дерьмово, да ещё и навязчивый запах не давал покоя, будто это почему-то было важно.

– Я не… Что это?

– Заболевание нервной системы, связанное с расстройством быстрого сна. Сначала я думал, что это может быть эпилепсия, но теперь…

Исак зажмурился, будто так можно было перестать слышать садистски спокойный голос доктора.

– Как скоро вы это вылечите?

В этот самый момент он понял, что может пахнуть миндалём. Чёртова взрывчатка. И резко открыл глаза.

– Это невозможно вылечить. Болезнь ещё не настолько изучена. Пока мы может только попытаться её контролировать…

Доктор стал отъезжать назад вместе со своим голосом и столом, а ещё вместе со стеной и окном, он отдалялся от Исака и звучал теперь будто из середины колокола, гулко, с множеством отголосков, пока речь ни стала неразборчивой совсем, превратившись в сплошной шум. Тогда и произошёл взрыв. Просто как Бдыщ! – и красно-оранжевый шар разорвал доктора на куски. Взрывная волна пронзила Исака, словно электрический ток. Он отлетел назад, осыпанный градом кровавого месива, и несколько секунд вжимался ладонями в битое стекло, пытаясь побороть приступ удушья, затянувший горло. Наконец заглотив воздух, будто вырвавшись из-под воды, Исак поднялся на ноги. Вокруг было темно, за дверью тоже, света не было нигде. Руки были липкими, лицо тоже было липким. Его стошнило, когда попытавшись вытереться футболкой, он понял, что она тоже липкая. От ужаса Исак закричал, но не услышал собственного голоса. В поисках выхода он побрёл по коридору, придерживаясь стены. Наткнувшись за одним из поворотов на Эвена, он соскользнул ему на руки и потерял сознание…

В глаза пробился белый свет, и Исак увидел белый коридор. Он сразу же отодвинулся от Эвена и отшагнул от него на шаг.

– Ты... в порядке? – спросил парень.

– Нет. Я не в порядке. Мне нужно помыться.

И, не поднимая рассеянного взгляда, Исак поспешил в душ.

***

Медсестра не смогла поднять Исака на ужин, как ни была дотошна. Он лишь согласился принять лекарство, чтобы она заткнулась и ушла. Но она вернулась снова, чтобы отвести его на просмотр ток-шоу. Что за дура.

– Простите, можно я с ним поговорю?

Исак напрягся, услышав голос Эвена, и ещё сильнее напрягся, когда тот осторожно снял одеяло с его головы и стал смотреть своим пытливым взглядом.

– Исак, что произошло?

Возможно, Исак был сейчас слишком несчастен и ему просто показалось, что Эвен спросил так, будто ему действительно было не всё равно.

– Я видел кое-что плохое, – ответил он в колючую подушку, которую сжимал, скрючившись в позу эмбриона.

– Это произошло в реальности?

– Я не знаю.

– Сейчас это закончилось?

– Я не знаю.

– Если я тебя обниму, тебе станет спокойнее?

От неожиданности Исак отлип от подушки.

– Может быть.

Эвен забрался на кровать, убрал подушку в сторону, поднял скрюченный эмбрион и уложил себе на грудь, мягко обвив руками. Исак не собирался плакать, слёзы полезли сами собой, он крепко ухватился за парня и закрыл глаза. И правда стало спокойнее.

***

Девушка была красивая. Ну может, немного с кривым носом. И старовата, если уж на то пошло. Слишком много улыбалась, натянуто, будто играла в кино. Но в целом она была мила.

Исак исподтишка наблюдал встречу Эвена с его девушкой. Она длилась недолго. Говорила в основном она и целоваться лезла тоже, Эвен отвечал коротко, как на слова, так и на поцелуи, но и этого было достаточно, чтобы Исак проскрипел креслом целую симфонию и едва из него не выпал. Он дважды встретился глазами с парнем и дважды неудачно изобразил из себя тумбочку.

Когда девушка ушла, они встретились взглядом в третий раз, и Исак испытал облегчение, заметив на губах Эвена лёгкую улыбку. Только в этот момент он заметил, как сильно был напряжён ранее. Парень подошёл к нему, и Исак поспешил встать и направиться в палату, будто просто присел тут, чтобы передохнуть между делами.

– Если тебе понравилась Соня, то ты скажи, мы что-нибудь придумаем.

– Соня? Это та девушка, что к тебе приходила? С чего это она мне понравилась? – довольно скверно изображая безразличие, Исак косо поглядывал на Эвена, который продолжал улыбаться. Впервые за всё время.

– Ну, ты так смотрел…

– Ничего я не смотрел.

– А таращился.

– Хочешь сбагрить мне свою девушку?

– Ну знаешь, у нас сложный период, и она мне порядком осточертела, так что…

Исак оторопело застыл, глядя, как Эвен, повернувшись спиной вперёд, ему подмигивает, а потом скрывается в палате. Так он и стоял бы, не зная, какой ответ придумать, если бы не эта Линн. Она шла прямо на него, даже не стремясь обойти, будто собиралась снова врезаться и сообщить очередную сводку новостей из своей больной башки. Исака вмиг затрясло от паники, он дёрнулся и поспешил прочь.

– Уйди, Линн, просто уйди, не хочу ничего знать ни о каких Вселенных! – кричал он, забираясь на кровать к Эвену, где сначала попытался спрятаться за его спину, а когда Линн открыла рот, полез прямо под одеяло. – Замолчи, замолчи, замолчи!

– Во Вселенной номер два миллиона Исак падает с крыши.

Исак вздохнул где-то на уровне коленок Эвена. Тот рассмеялся и отодвинул одеяло. Обнимая ноги парня в попытке защититься, Исак понял, что не может пошевелиться. Совсем. Мышцы его не слушались и лежали мёртвым грузом. Может, из-за этой как-её-лепсии, а может, из-за Эвена, но будь это чьи-то другие ноги, Исак бы сейчас разрыдался от паники.

– Можно я так немного полежу, пожалуйста?

Эвен кивнул и запустил ладонь в его кудри. Одного этого жеста хватило Исаку, чтобы забыться. Через несколько минут он уже уснул. Без всяких снов на этот раз.

Глава четвёртая. Падение

Доктор Лишман теперь был склеен из кусочков, и Исака тошнило каждый раз при виде него. Он не мог выдавить из себя ни слова на вопросы о своём состоянии и спешил в ванную комнату, чтобы тщательно вымыть руки и лицо. Три раза в день он принимал капсулы из белого стаканчика, так и не зная, что ему дают, но остро ощущая, как от этих капсул внутри него что-то происходило. Что-то ещё более странное, чем обычно.

Кое-что происходило и с Эвеном. Он стал меньше спать, больше общаться с окружающими, больше улыбаться. Его рисунки изменились, Исак стал находить на них себя, и это было забавно. Его навестил друг, который громко и растянуто говорил.

Исак ничего не мог сделать с тем, что постоянно наблюдал за Эвеном, вертелся где-нибудь неподалёку от него и десятки раз на дню отводил в сторону взгляд, будучи замеченным. Эвен больше не спрашивал его об этом и не стремился прекратить, будто это была такая игра. И когда на его губах появлялась лёгкая улыбка, становилось ясно, что эта игра ему нравится. Нравилась ли она самому Исаку, он и не знал толком, но это было сильнее него. Сильнее всего. Сильнее даже страха, который постепенно становился одним из постоянных состояний Исака. Он просыпался в столовой, в коридоре, на прогулке, вновь и вновь, но только, просыпаясь от прикосновения Эвена, он не ощущал при этом страха.

Когда однажды прохладные ладони дёрнули его за угол и зажали рот, он тоже не ощутил страха, только волнение и резко усилившееся биение сердца. Эвен прижал его к себе, прямо всем телом, и Исак закрыл заслезившиеся глаза. Они простояли так с минуту, пока за одной из сестричек не щёлкнул замок. Эвен успел придержать решётчатую дверь и потянул Исака за собой на лестницу и дальше – вверх до самого конца, к выходу на крышу. Исак неуверенно застыл, это не казалось ему хорошей идеей. Но Эвен не хотел ничего слушать, и его подчиняющие руки вели за собой.

Крыша была покатой, и Исак знал, что упадёт с неё точно. Осторожно пробираясь по краю, он думал, может ли такое быть, что эта конкретная Вселенная – совсем не начало отсчёта. Лёгкие ветер задевал волосы и потихоньку шуршал сухими листьями, было прохладно, под ногами тянулись пять этажей.

Они сели, и Эвен достал из кармана скрученный косячок и зажигалку. Сладковатый дым быстро вскружил Исаку голову.

– Если я начну падать, обещай, что поймаешь меня.

– А может, я предпочту упасть вместе с тобой?

Исак рассмеялся.

– Так. Это какая-то неправильная трава. Где ты её раздобыл?

– Друг принёс.

– Это который на всю психушку удивлялся, что тебе ещё не сделали лоботомию?

– Ага, он чуток пришибленный. А почему к тебе никто не приходит?

– Я никому не сказал, что я здесь. – Исак прищурено смотрел вдаль. Всё, что касалось его нынешнего положения, было подобно дыре внутри, большой чёрной дыре. Он не хотел бы сейчас слышать вопросов, на которые не знал ответов. – Друзья думают, что я в гостях у родни, а с родителями я сейчас практически не общаюсь. Всё станет только сложнее, если им сказать. Всё и так слишком, знаешь…

Исак сделал затяжку и, задержав дым на языке, выдохнул. Эвен смотрел на него своим откровенным взглядом, и то, что в нём не было жалости, серьёзно помогало.

– Доктор сказал, что меня невозможно вылечить. В моей башке что-то повредилось, и это невозможно поставить на место. Это не поломанная кость, на которую накладывают гипс, это поломанная башка. То есть ты как будто становишься поломанным человеком, но нельзя просто вынуть из тебя батарейки и выбросить на свалку. И если ты сам себя не прикончишь, то будешь жить всё время в какой-то полумере, на таблетках, которые в конце концов душат не эту болезнь, а тебя самого.

Исак выдохнул, прикрыв глаза. Ему становилось холодно сидеть здесь.

– Я пытался сожрать пачку антидепрессантов, чтобы это прекратить, но только блевал дальше, чем видел, целые сутки подряд.

В висках у Исака стукнуло, он повернулся к Эвену, пытаясь сфокусировать на нём расплывающийся взгляд.

– Мне диагностировали маниакально-депрессивный психоз четыре года назад, и с тех пор я пробовал разные способы обрести цельность, но каждый раз оказывался здесь. После этого раза я чуть было не поверил, что способа нет.

– Чуть было?

– Да, но потом произошло кое-что.

– И что же? – Исак сглотнул вязкую сладкую слюну, его голова кружилась, словно он сидел на карусели, а не на крыше.

– Я увидел тебя.

В этот момент хлопнула дверь на крышу, и сквозь пелену вспыхнувшего внутри урагана Исак услышал приглушённый голос медсестры:

– Вот вы где, поганцы! А ну-ка быстро внутрь!

Исак вскарабкался на ноги, но тело совсем не слушалось, и, покачнувшись, он сорвался. Падение заняло каких-то несколько секунд, но залипающее сознание растянуло его, словно жвачку, а всполохи закатного неба окрасили в тёплые цвета. Раскинув руки, будто крылья, Исак падал вниз, пока ладони Эвена не вырвали его обратно на крышу, в магнитящие объятья…

– Обманщик, – выдохнул Исак, дрожа от предпоцелуйного волнения, когда лицо Эвена было так близко, чтобы можно было ощутить на себе его горячее дыхание сквозь открытые губы.

Пауза была мучительной и сладкой одновременно. Где-то глубоко в сознании Исака они уже целовались до цветных звёздочек, но сестричка окликнула их снова, и пришлось отлипнуть друг от друга, чтобы на подгибающихся ногах спуститься обратно на этаж, где начинался телемарафон.

***

Везде, где обитали пациенты, дверей не было. Ни в палатах, ни в душевых – нигде. Личное пространство вытравливалось чьим-то извечным присутствием, и даже в туалет нельзя было сходить в одиночку. Исак взял за привычку принимать душ после отбоя, по-тихому выскальзывая из палаты и пробираясь мимо окон сестринской.

В душе не было темно даже ночью, белые всполохи из коридора и серый порезанный на кусочки свет луны из крошечного окна под потолком рассеивали темноту. Исак быстро заскочил под воду, окунувшись в неё с головой. В предсонном гудящем в голове состоянии он закрыл глаза, погружаясь в блаженное расслабление. Он не слышал никаких звуков за спиной и вздрогнул, когда на плечи ему легли мягкие ладони. Исак обернулся и встретился взглядом с Эвеном. Первая мысль была о том, что это сон, вторая – будь это сном, он никогда бы так не подумал. А значит, Эвен в самом деле стоял перед ним, рядом с ним, так близко, что на него капала та же самая вода.

Несколько секунд они стояли и смотрели глаза в глаза, пока к Эвену прилипала его одежда, а потом одновременно сорвались навстречу друг другу и стали целоваться, как ненормальные, безудержно до лихорадочной дрожи. Вода лезла в глаза, рот, склеивала ресницы, капала с волос, а они всё не могли остановиться, облизывая, обсасывая, вдыхая губы друг друга. Когда разгорячённые ладони Эвена сжали обнажённое тело Исака, в голове у него зашкалило, и, прерывисто выдохнув, он принялся стягивать с парня мокрую футболку. В любой момент могла войти ночная медсестра и застукать их здесь, но стоило только подумать об этом, и можно было совсем улететь. Ещё Исак мог совсем улететь от мысли, что он занимается любовью с парнем в первый раз или вообще любовью, в чистом её виде, но мыслей в голове не было совсем, её всю заполнили чувства и ощущения. Исак едва сдержал стон, когда губы Эвена стали выцеловывать его тело, от шеи до самых тазовых косточек. Он вжался спиной в кафельную стенку душа и не почувствовал ни её холода, ни шершавости.

– А-ах, – всё-таки сорвалось с губ, когда дело уже дошло до стояка, и Исак едва не соскользнул вниз, пытаясь ухватиться пальцами за плитку, а после ухватился за Эвена, который вернулся к его губам, чтобы душить поцелуями это рвущееся наружу безумие. Им обоим хватило всего несколько судорожных движений руками, чтобы выпасти из реальности в безвременное блуждание между бесконечным множеством Вселенных.

Исаку удалось вырваться из объятий Эвена только ещё через несколько минут вязко-нежных поцелуев. Он укутался в полотенце, быстро ушёл в палату и забрался с головой под одеяло, где вскоре забылся беззаботным младенческим сном…

Утром Исак первым делом наткнулся взглядом на эту надпись на стене. Она гласила, что во Вселенной номер пять тысяч сто четыре Исак и Эвен никогда не встретились. Он повернулся на кровати, чтобы посмотреть на мирно спящего Эвена. Может быть, эта Вселенная была не так уж и хороша, но она определённо была самой лучшей.

Глава пятая. Никогда?

Если возможно было балдеть от счастья, лёжа на жёсткой койке в психиатрической лечебнице и будучи при этом безнадёжно больным, то с Исаком происходило именно это. Он подставлял своё лицо под мягкие поцелуи Эвена, умостившись при этом у него под боком, и не мог перестать улыбаться, даже когда дотошная фигура доктора Лишмана возвысилась над кроватью.

– Исак.

Он нехотя разлепил глаза. Ладонь Эвена продолжала успокаивающе скользить по его спине.

– Доктор. У меня дневной сон, вы же сами говорили, что я должен наладить режим.

– Тогда почему ты не спишь?

– Откуда вам это известно? Даже я в этом не уверен.

– И почему ты лежишь не на своей кровати?

– Насколько я знаю, тут никакие кровати не подписаны, так что…

Доктор простоял невыносимо растянутую паузу. Он мог пытать одним своим присутствием. Вздохнув, Исак всё-таки к нему повернулся и тут же несколько раз моргнул, столкнувшись с причиняющим боль изрезанным силуэтом.

– Я жду тебя в процедурной.

Исак долго смотрел на уплывающую спину доктора и ещё какое-то время на пустой дверной проём. Тот начинал вибрировать и гудеть – бжжжж! – и вскоре с раскалённых стен, словно воск, стала сползать пожелтевшая краска…

– Хочешь, сбежим?

Исак резко провалился в тишину и красивые глаза Эвена. Крепкий поцелуй ударил в голову, словно хлопушка, и, через несколько секунд обнаружив себя в коридоре, Исак не мог вспомнить, как там оказался. Картинки проскальзывали мимо него, словно на скорости, не успевая толком осознаваться, Исак безвольно тянулся за Эвеном сначала на лестницу, потом во двор, в расщелину ограды. Включился он только на проезжей части, сидя в больничном автобусе со шторками на окнах. Эвен с лёгкостью крутил руль и счастливо улыбался. Исаку вмиг стало так некомфортно, будто его целиком поместили в холодное желе.

– Эвен… что ты делаешь?

– Везу тебя на Спасское кладбище.

– Ты везёшь меня на кладбище?

– Я везу тебя на кладбище. Когда мне хочется, чтобы все оставили меня в покое, я всегда еду туда. Там можно полежать на газоне и посмотреть в небо, или посидеть на лавочке, ну или поговорить с Мунком, если тебе захочется поговорить с тем, кто не станет тебе отвечать. Тебе когда-нибудь хотелось просто высказаться кому-нибудь, как будто бы ты звонишь по телефону доверия?

Эвен бросил взгляд через плечо. Его глаза горели. Исак разомкнул губы, но не мог решить, как ему реагировать. Навязчивое ощущение сна затянуло его глаза пеленой, и Эвен стал похож на нечёткую, размытую свечением картинку.

– Ты не… не можешь просто вот так взять и угнать больничный автобус.

– Правда? Значит, мы сейчас не в больничном автобусе? Тогда пусть это будет наш космический корабль! Мы доберёмся на нём до какой-нибудь другой Вселенной, в которой Исак и Эвен занимаются любовью на газоне!

– На кладбище?

Исак вжимал ногти в костяшки пальцев, но никак не мог проснуться. Его трясло. Эвен смеялся.

– Ты находишь это неловким?

– Эвен, пожалуйста, останови автобус… – Исак подошёл к водительскому сидению и, пошатнувшись, едва не провалился сквозь парня.

– Так всё-таки автобус? Или космический корабль? А может…

– Останови, или я выйду на грё…баном ходу! – Исак истерил, его голос срывался на полуплач. Смешанные чувства нереальности происходящего, ступора и страха за Эвена заполнили его грудь, выдавив оттуда весь воздух. Когда автобус остановился и Исак буквально выпал на проезжую часть, он отключился так быстро, что не успел почувствовать ни удара, ни боли…

***

Исак просыпался по несколько раз на дню, но вновь и вновь на своей койке и исключительно для того, чтобы проблеваться. Его бросало то в жар, то в холод, то в душное желание поплакать. Невозможно было определить, сколько дней прошло в этом вязком бреду. Но всякий раз соседняя койка была аккуратно застелена и пуста. Когда Исак пытался спросить об этом у медсестры, она только вытирала ему рот салфеткой и вздыхала, мол, как вы, психи, достали. У неё было по шесть пальцев на каждой руке и плавающее родимое пятно размером с пепельницу. Когда она говорила, пятно наползало прямо на рот и уродливо открывалось.

– Ты, часом, не издохнуть тут собрался, дорогуша?

И это не казалось Исаку такой уж плохой идеей.

На стене больше не было рисунков. Осталась только эта уродливая надпись про Вселенную номер пять тысяч сто четыре. Можно было бы предположить, что Исак из этой самой Вселенной лежал сейчас преспокойно без сотрясения мозга, без боли в рёбрах, без Эвена в голове и этой спазматической тоски в груди и, может быть, так оно и в самом деле было бы лучше. Но Исак с сотрясением так не думал и всё равно мучительно хотел увидеть Эвена, хоть в приступе, хоть в чём, только бы живого и невредимого.

В кабинете он сидел, скрючившись от бессилия и тяжёлых, словно камни, слов, которые доктор Лишман складывал ему на плечи, на коленки, на голову.

– Нет никакого Эвена, Исак. Нет, и никогда не было. Всё время, пока ты здесь, на этой кровати никто не спал.

От доктора отпадали кусочки плоти и с хлипким звуком липли к столу.

– Я хочу уйти из больницы, – говорил Исак, прикрыв глаза. – Мне плохо от вашего лечения…

– Ты не можешь уйти сейчас. Нужно подобрать подходящие медикаменты, чтобы жизнь за пределами больницы была для тебя неопасна.

И не было никакого выхода из этого разговора, только тупики.

Исак спрашивал персонал, спрашивал пациентов, но никто ему не отвечал. Он притащил за руку брыкающуюся Линн и практически ткнул её носом в надпись на стене.

– Это ведь ты написала, Линн. Ты знаешь Эвена. Скажи мне, что ты его знаешь!

– Во Вселенной номер пять тысяч сто четыре Исак и Эвен никогда не встретились…

Исак сильнее стиснул её руку.

– В какой же Вселенной мы находимся сейчас, Линн? Ответь мне.

Её глазницы были сплошь белыми, и она только качала головой. Стены таяли, а чёртова надпись всё оставалась на месте.

Одной из ночей Исак пробрался в кабинет доктора, но не нашёл в нём ни одного личного дела с именем Эвен. Разбил в ванной зеркало и изранил ладони, чтобы вырваться из этого дурного сна, но ничего не помогало. Он видел искажённые лица, руки на шарнирах, видел живые тени, увязал в минутах и жил скачками, теряя ход времени.

Кто-то должен был его разбудить.

***

Прошло, возможно, ещё около недели, когда Исак всё-таки сбежал из больницы. Ему стоило большого труда вспомнить, где находится расщелина в ограде, будто это был давний-давний сон. Всё остальное затянуло пеленой, он не помнил, как добирался домой пешком, и обнаружил себя уже под прохладным душем. Липкость долго не смывалась с кожи. Мягкая постель долго казалась чужой.
Наутро Исак сидел над кружкой остывающего чая, пытаясь научиться жить по-прежнему. Он растерянно смотрел на соседа, постоянно теряя смысл его слов.

– Не знаешь, где находится Спасское кладбище?

И повисла странная тишина.

Путь был бесконечно долгим. Другого шанса найти Эвена не было. Исак не знал его фамилии, его номера телефона, знал только это место, где, возможно, парень никогда и не бывал, просто сболтнул в бреду. Но когда Исак добрался туда, к вывеске был пришпилен рисунок, на котором во Вселенной номер пять тысяч сто четыре на лавочке сидел один Эвен, а в какой-то другой Вселенной они сидели с ним вдвоём.

«Мой дорогой Исак. Не знаю, прочтёшь ли ты это когда-нибудь, но знай, что я люблю тебя и буду ждать здесь каждое утро. Эвен»

Уронив слезу на рисунок, Исак сложил его и убрал в карман. Калитка отворилась бесшумно. В этом месте царили сонная тишина и спокойствие, но с каждым шагом в горле Исака всё сильнее сжимался комок, а в груди разрасталось волнение. Увидев сидящего на лавочке Эвена ещё издали, он облегчённо выдохнул, едва не размякнув от вмиг накатившей слабости. Он подошёл сзади и робко сел рядом.

– Ты пришёл!.. – с голосом Эвена вырвалось столько чувств, что они захлестнули Исака, и он увидел любимое лицо сквозь пелену из слёз. – Я так счастлив, что с тобой всё хорошо…

И когда горячая ладонь накрыла его собственную, крепко сжав, Исак почувствовал проскользнувшую по спине волну дрожи и впервые за долгое время осознанно ощутил всего себя, здесь и сейчас, в настоящую минуту.

– Со мной всё нехорошо, Эвен. Мне очень плохо без тебя. Зачем ты ушёл?

Ладонь напряглась и тут же ослабила хватку. Эвен ответил не сразу и не глядя на Исака.

– Я причинил тебе столько боли… Из-за меня ты попал в эту аварию, и… Доктор сказал, что из-за меня тебе становится хуже. Я боялся, что ты будешь меня ненавидеть. Прости меня, я… Это случится рано или поздно. Без меня тебе действительно будет лучше.

– Доктор сказал, что тебя не существует, Эвен, – почти шёпотом заговорил Исак. – Что ты моя галлюцинация, что я сам украл автобус и попал в аварию. И мне ещё никогда не было так страшно. Но ещё страшнее было бы прийти сюда и не найти тебя. Да, меня напугало то, что произошло, и мне не даёт покоя мысль, что я хотел оставить тебя одного, практически бросить в тот момент, когда тебе была нужна помощь, а ты столько раз помогал мне, столько раз вытягивал, когда мне это было так нужно…

Исак повернулся всем телом и обхватил Эвена руками, уткнувшись носом ему в щёку. Его тут же обняли в ответ, и это было самое лучшее чувство на земле.

– Плевать, что будет потом, главное не позволяй нам оставаться полумерами сейчас, не бросай меня, Эвен, прошу тебя…

Горячие ладони успокаивающе гладили лицо Исака, стирая рассыпанные слёзы. Губы целовали самозабвенно сладко, так долго, как это было нужно, чтобы утихла вся боль, ушли все сомнения и страхи.

И даже если это была чёртова Вселенная номер пять тысяч сто четыре, в которой Исак просто выдумал Эвена, чтобы стало легче, даже если он спал сейчас, то предпочёл бы никогда не просыпаться больше.