На Братском очень высоко на проводах висят связанные шнурками кроссовки и на ветру забавно колышутся.
Я тут на днях включила «Трудно быть богом» Алексея Германа посмотреть. Пять минут смотрю и думаю, не он ли снял «Хрусталёв, машину», а это и правда он. Просто есть такие режиссёры. Если Тарковский просто очень медленный, то Герман ещё и очень странный. Не сядешь так сразу и фильм целиком не посмотришь. Я не могу, я это смотрю долго. Жаль, что Стругацких экранизируют или так или как Бондарчук — вообще непонятно что.
По вечерам вяжу шарфы и смотрю документальные фильмы.
Писать хочется что-то придурочное или синестетическое, мне кажется, я разучилась в образность и насыщенность текста, всё какое-то не то, вроде бы настроение есть, но постно. Нужны эксперименты.

---

Кажется, медитация под эту музыку помогает лучше. Вроде бы прихожу в себя, даже доковыряла главу «Видящего» (за месяц, фу). Правда, оказалось, что не последнюю, а ещё одна будет. Третья часть дурацкая, но назад пути уже нет, надо дописать. Вот думаю выплатить спортзальный кредит (и никогда больше не брать кредитов), а потом собрать монет и отправить рассказы Осанову на рецензию. Он пару лет пишет рецензии на короткий список «Лицея», которые интереснее читать, чем сам список. Просто для себя хочется услышать мнение человека, который что-то понимает, потому что я ничего не понимаю. И в прошлом году читала список и ничего не понимала, и в этом году читаю и ничего не понимаю. Что это и для кого это, и неужели пресная «актуалочка» — единственное, что нужно современной литературе.

---

Вчера шла и всю дорогу смотрела на большую яркую радугу. Иногда нужно напоминать себе, что в мире есть много хорошего.

Нытьё.

В последние дни всё странно и грустно. Причём началось ещё до «Лицея», даже не знаю отчего, может быть от ожидания, от попыток в разговоры, от дисбаланса, внутренней неуверенности в себе. Придавило параличом, тупо не могу дописать последнюю главу «Видящего». Даже не муки, а именно паралич какой-то.
Вроде бы и привыкла быть одна, и в людей не умею, и сама виновата, что у меня никого нет, а всё равно болезненно от того, что весь год ждёшь чего-то, говоришь, маешься, а в итоге никто и не спросит, ну как там. И что толку рассказывать, если никому не нужно. И носишь всё это в душе. Ни с кем не хочется разговаривать.

---

В зоопарке полный восторг от лис, мангустов, сов и КЕНГУРУ! Шла вообще ради кенгуру и ежей. Ежей не нашла, ещё сурикатов не нашла, но зато кенгуру было с детёнышем. Ещё была одна капибара, она спала, много красивых птиц и мохнатый гималайский мишка. Хотя и жалко, что некоторые клетки тесные, в целом у нас всё неплохо обустроено и очень живенько.

---

Давно хотела сходить посмотреть Змиёвскую балку, а сегодня ма сорвала мне поездку в зоопарк, вот я и решила, что нужно идти. Пешком одиннадцать тысяч шагов в одну сторону. У меня много глупых историй о том, как я куда-то ходила, но это путешествие было, пожалуй, самым странным. За полтора часа пути — около часа без единого пешехода. Никто не предполагал, что к Змиёвской балке будут ходить пешком. Кажется, никто не предполагал, что в Ростове вообще ходят пешком. Например, город пересекает железная дорога, которую можно перейти только в одном месте. Под ней можно проехать и теоретически, конечно, можно попрыгать через заборы и её перебежать. Гугл-карты, кстати, именно этого, видимо, от меня и ожидали. «Аккуратно перебегите через шоссе», угу. Пришлось идти в бесконечный обход по множеству безлюдных частных улиц, где иногда внезапно торчат многоэтажки и нет ни одного магазина.
А потом были протоптанные дорожки на обочинах, и ещё мне удалось срезать виляющий зигзагом Змиёвский проезд по тропе через лесополосу, хотя эта лесополоса выглядела так, что ну... я просто не знаю, кто эту тропу там протаптывал. Видимо, те, кто ходил к Змиёвской балке. За переездом вообще раскрывается вся бугристость Ростова, и это такой странный не очень приятный вид. Всюду многоэтажки и новостройки, и они так неуклюже торчат посреди пустоты, а ещё я боюсь мостов через реки и дороги. Правда. Я всегда по мостам иду как можно ближе к проезжей части.
Мемориал меня напугал. Он так внезапно появился со своим громадным жутким памятником посреди пустоты. Кажется, я боюсь громадных памятников тоже. Может, не самих памятников, а того, как они издали выглядят. Этот вблизи оказался не таким уж громадным, а вот издали действительно напугал.
Это такое место... На самом деле, весь мемориал достаточно большой, но не настолько большой, каким его ожидаешь увидеть. Там похоронены двадцать семь тысяч человек, убитых нацистами в августе 1942 года. Это самая большая могила в стране. Я не могу себе представить, как выглядит двадцать семь тысяч человек. Но я точно знаю, что они не поместятся в этом овраге, если поставить их плечом к плечу. Они лежат здесь друг на друге глубоко вниз. Не знаю, сколько дней в августе их убивали, но даже если весь август, то получается по девятьсот человек в день. И это была не газовая камера, их расстреливали. Девятьсот человек в день. Сколько из них было детей? Не могу даже представить, это больше похоже на выдумку, чем на реальность. Как вообще возможно, что существуют такие места?

---

В длинный список «Лицея» не взяли. Не думала, что будет так грустно.

---

За выходные прочитала «Чтеца» Бернхарда Шлинка, случайно обнаружив книгу у себя на компьютере. Это история молодого человека, у которого в пятнадцатилетней возрасте был роман со взрослой женщиной. Женщину после судили как бывшую надзирательницу концлагеря. Грустная история. Отчасти она напомнила «нмси» своей лёгкостью изложения, телесной чувственностью и невозможностью пережить одного человека в течение многих лет. Что мне не нравится в этих историях — так это трагичная быстротечность счастья и при это его идеализация, когда оно становится самым значимым и несооизмеримым, едва ли не единственным, что имело в жизни ценность. Мне от этого тяжело, душно и одиноко. Не хотелось бы больше читать такие истории.

---

Ого, мой Иллеон перевели на английский
archiveofourown.org/works/30660119/chapters/756...

---

От кактуса стали довольно криповато открепляться колючки, разросшиеся до морских ежей. Надеюсь, он не планирует меня сожрать. Учитывая, до каких размеров вырос мой домашний лес, не могу быть в этом уверена.

---

Илья Григорьевич Чашник. Красный круг на чёрной поверхности (1925)

---

Не могу найти в вк, кто запостил ссылку на Билла Брука, но немного смеюсь с того, что пятьдесят человек зашли, посмотрели содержание и ушли. И целый один прочитал все главы.

---

«Стёртый мальчик» мне не понравился. Книга производит впечатление графоманской и требующей большого сокращения. Она изобилует множеством эпизодов, деталей и воспоминаний, которые важны для Гаррарда, но утомительны для читателя. К тому же все воспоминания в ней перемешаны в каком-то одному Гаррарду понятном порядке. Это книга-исповедь, она простая, честная, ни капли не романтизирующая действительность и людей, она настолько обыденная, что вообще не вызывает эмоций, просто Гаррарду нужно было выговориться о своей психической травме, и я ни капли не осуждаю его за это, напротив — очень надеюсь, что ему это помогло. Но лично у меня он не вызвал эмпатии, в отличие от фильма.
Вообще, я удивлена, что Джоэл Эджертон смог снять по этой книге такой фильм. Судя по всему, у него книга вызвала эмпатию и ещё какую. И у актёров тоже. Хотя сценарий имеет с ней мало общего. Герои, конечно, очень романтизированы, углы обострены, нет бытовой тягомотины, Лукас в роли Гаррарда вызывает отклик едва не в каждой сцене, а уж эпизод с Ксавьером настолько трогательный, что я нарыдала над ним ведро. Единственное, что мне не понравилось в нём — эпизод «три года спустя». И пожалуй, он далёк от этой истории больше всего.

---

Разминка под Майкла Джексона была прям хороша.

---

Тимми будет сниматься в одном фильме с девушкой Лукаса Хеджеса, простите, но я розовое пони от этой новости.

---

Мне тут понадобилось на одну секунду ввести в «Видящего» Баюна, обращающегося в человеческое обличье, так я себе зачем-то придумала, что он будет выглядеть так, и лежу теперь тряпочкой, не знаю, как дальше жить. Хочу бросить Глеба и писать про Баюна...

---

За эти два месяца я прочитала много всякого о Брайане Эпстайне. Весьма печально, что некоторые люди не обладают достаточным самоуважением, чтобы не писать о других разную дрянь, но тут уже ничего не поделаешь. Битлз — уникальный в своём роде феномен, и многие хотели подмазаться к их славе, а проще всего это было сделать вывешивая грязное бельё. Но вот есть «Пятый битл». Графический роман, созданный человеком, который не знал Брайана лично, но общался с его близкими. Он сделан с уважением, добротой и любовью, и это очень перекликается с моими чувствами. Я не могу знать, каким Брайан был на самом деле, но вижу в его образе много красоты и много боли, мне сложно избавиться о мысли о том, что он умер в тридцать два в депрессии и одиночестве от лекарств, которые принимал много лет. В общем, мне просто нужно было написать этот текст, чтобы вложить в него все свои чувства. Мне кажется, он получился каким-то... хрупким что ли. На фикбуке написали «уязвимым», мне нравится это слово.

The Beatles, Брайан Эпстайн, омп, 69,5 тыс. символов, au, драма, романтика.
Август 1967 года. Брайану тридцать два, и его знает почти весь мир. Но мало кому известно, что происходит у него в душе.

Обложка

When you call my name

1.

Воскресным вечером в театре «Сивилл» играли рок-н-ролл. Брайан сидел в конце зала, укрытый тенями, и слушал спокойно, задумчиво, иногда забываясь, будто это был не рок-н-ролл вовсе, а старая добрая классика, уже почти забытая и, кажется, такая неуместная, несвоевременная в его нынешней жизни. Вопреки привычке, он так и не вышел никого поприветствовать, похвалить за хорошую игру — Брайан чувствовал давящую на плечи усталость и был уверен, что все эти люди не заслуживают его неискреннюю улыбку. Он мог бы встать и уйти домой, но не спешил — может, если он устанет ещё сильнее, то получится уснуть без лекарств. В последнее время возвращаться в пустую квартиру становилось всё сложнее.

По счастью, традиционные воскресные вечера в «Сивилле» были долгоиграющими. После популярных артистов сцену отдавали новичкам — чаще всего завсегдатаям мелких клубов по типу ливерпульской «Пещеры», где Брайан шесть лет назад впервые увидел Битлз. Он любил эту часть вечера и никогда не оставлял возможности открывать новые лица, хотя, конечно, просто физически не мог работать ещё больше. С тех пор, как пару месяцев назад его госпитализировали с сильным переутомлением, он стал ощущать это сильнее, чем когда-либо: ему не на всё хватало сил.

Сегодня Брайан просто слушал и просто смотрел, не думая ни о чём, и когда концерт уже закончился, он всё ещё оставался сидеть в пустеющем, погружающемся в тишину зале. Голова кружилась от выкуренных сигарет, расслабленное тело будто слилось с креслом, и не было никаких сил подняться. Брайан закрыл глаза на несколько минут, и в какой-то момент показалось, будто ему это снится — кто-то играл его любимый вальс Сибелиуса.

Но он тут же понял, что это не сон. Звучание было полным, живым и в почти пустом зале — совершенно чистым. Брайан открыл глаза и увидел на сцене молодого человека, который сидел за клавишами и увлечённо играл, будто не было ничего необычного в том, чтобы играть вальс после рок-н-ролла.

Странное волнение вырвало Брайана из ленного оцепенения — он действительно не слышал Сибелиуса уже несколько лет, хотя когда-то был убеждён, что это единственная музыка, которую стоит слушать. Он поднялся и, словно примагниченный, через полутёмный зал подошёл к сцене, как раз когда молодой человек закончил играть. Он тут же обернулся.

— Мистер Эпстайн. Простите, я думал, здесь никого нет. Я сейчас уйду.

У него было женственное, совсем ещё юное лицо и приятный низкий голос. Светлые, почти белые завитки волос сбились на лоб.

— Останьтесь, пожалуйста, — ответил Брайан. — Может быть, вы знаете ещё что-нибудь из Сибелиуса?

— Вы хотите, чтобы я сыграл для вас?

Брайан смутился. Подобная формулировка была сродни прикосновению: не просто «сыграл», а «сыграл для вас». Но они действительно остались вдвоём в этом зале, и Брайан почти нуждался в этой музыке сейчас.

— Если вам нетрудно.

Он ничего не ответил, просто начал играть, а Брайан бесшумно поднялся на сцену, опустился на стул барабанщика и просидел там всё то время, пока звучала музыка, не отрывая взгляда от молодого человека. Тот, кажется, этого совсем не замечал, но, едва закончив играть, сразу повернулся, и их взгляды встретились. Брайан опустил глаза.

— Значит, вы любите классику, но работаете с поп-музыкантами? — спросил молодой человек, сложив руки на колени.

— К сожалению, Сибелиусу уже не нужен был менеджер, — ответил Брайан, и когда молодой человек улыбнулся, он невольно улыбнулся в ответ. — А у вас есть менеджер?

Молодой человек поднялся и сделал шаг навстречу. Он был высокими и худым, в застёгнутой на все пуговицы красной рубашке без галстука и тёмных брюках.

— Мистер Эпстайн, — сказал он, чуть склонив голову, — вы пытаетесь соблазнить меня?

На мгновение всё расплылось у Брайана перед глазами, и он ощутил это буквально всем телом — с ним флиртовали. Причём совершенно откровенно.

Это было почти в новинку для Брайана, чья личная жизнь пошла под откос ещё девять лет назад, когда его по нелепости арестовали в общественном туалете за «домогательства». С тех пор он так никогда и не переставал стыдиться себя, своих желаний и чувств, и весь флирт сводился к паре почти агрессивных формальностей где-нибудь в закрытом клубе или в его подворотне, а любая попытка во что-нибудь большее оборачивалась катастрофой. После недавнего случая с Диззом Брайан был совершенно раздавлен и боялся даже думать о том, чтобы снова кому-то довериться.

Но сейчас всё было совсем не так, как он привык.

— Возможно, — ответил он, тоже поднявшись. — Зовите меня Брайаном, пожалуйста.

— Савьер.

Молодой человек легко преодолел оставшееся расстояние между ними и потянул руку. Ладонь была узкой, музыкальной и держалась мягко, почти ласково.

— Тогда, может, я отвечу на ваш вопрос за бокалом вина? — сказал Савьер, откровенно глядя Брайану в глаза.

Нет, это не Брайан соблазнял его — конечно, всё было совсем наоборот. Стоило отказаться, но он медлил с ответом. Савьер улыбнулся и, сочтя это за согласие, направился к выходу со сцены. Уже на лестнице, не оборачиваясь, он сказал:

— Мне двадцать пять, если вы хотели спросить.

Они перешли в бар, где ещё лениво болтались несколько гостей. Брайан, ускользнув от внимания, сел за дальний столик и попросил официантку принести два бокала красного вина и шоколад. Пока её не было, он молча, откинувшись на спинку стула, разглядывал Савьера при более ярком освещении. Стало видно голубую с серебряным оттенком радужку его глаз, густые ресницы и несколько родинок на щеках и шее. Савьер тоже молчал и смотрел на Брайана, а когда официантка принесла заказ, сказал первым:

— Спасибо, — он прочитал её имя на форме, — Грейс. И, пожалуйста, не нужно задерживаться ради нас, если мы останемся последними.

Когда она ушла, он положил на язык квадратик шоколада и снова повернулся к Брайану.

— На самом деле я не музыкант, а актёр.

— Значит, вы ищете работу?

— Я играю в одном экспериментальном театре. Он принадлежит моей матери. Так что у меня есть некоторые привилегии.

Брайан улыбнулся.

— Зачем же тогда вы пришли играть в «Сивилл», Савьер?

— Честно? — Савьер сложил руки на столе и подался вперёд. — Я вас обманул. Я знал, что вы в зале. И я знал, что вы любите Сибелиуса. Я тоже люблю его.

Он сделал небольшой глоток вина и, облизнув губы, добавил:

— Я хотел увидеть вас.

Брайан промолчал. Ему невозможно нравилось это томное чувство, овладевающее им. В этом не было ничего общего с тем почти стремительным возбуждением, которое он испытывал обычно, — ничего общего с тем, что он чувствовал когда-либо ранее.

— Вот. — Савьер достал из бумажника визитку. — Приходите завтра в семь, у нас будет репетиция нового спектакля.

Брайан взял визитку и убрал в нагрудный карман пиджака.

— Думаете, меня пустят на репетицию?

Савьер рассмеялся.

— О да, Брайан, я уверен, вас пустят.

У Брайана голова пошла кругом, когда Савьер назвал его имя.

— Кажется, я видел на входе табличку о том, что людям, которые меняют мир, разрешено посещать театр, когда им захочется.

— Вы думаете, что я меняю мир?

— А вы?… Осознаёте ли вы, что если бы не было вас, мир был бы совершенно другим сейчас и ещё много лет вперёд?

— Вы имеете в виду Битлз?

— Битлз и до встречи с вами были Битлз, разве нет?

Брайан почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он, кажется, не мог перестать улыбаться. Ему было приятно — на самом деле, очень приятно слышать это.

— Я делаю для них всё, что в моих силах. Они вам нравятся?

— Они всем нравятся. Но сейчас я хочу говорить о вас, Брайан.

На мгновение показалось, что ему хватит смелости попросить назвать его по имени ещё раз, ещё и ещё, но, конечно, он не попросил. Брайан никогда не умел различать, кому можно верить, а кому нет — он был слишком доверчивым, и это уже не раз причиняло ему боль. Он отпил вина и ничего не сказал.

Но Савьер совсем не собирался отступать. Он говорил так естественно и легко, будто они познакомились куда раньше, чем несколько минут назад, и намеренно или нет склонял к откровенности.

— Это сложно для вас? — спросил он. — Отделять себя от Битлз?

— В какой-то степени. — Брайан провёл пальцами по губам. — Я много провожу времени с ними. То есть сейчас уже совсем не так много, с тех пор как мы прекратили давать концерты…

— Брайан, у вас ещё столько артистов и этот театр, это всё равно что управлять сумасшедшим домом… а вы расстроены тем, что стали меньше работать с Битлз?

Брайан едва не вздрогнул. Он оторвал взгляд от вина в своём бокале и посмотрел на Савьера. Почему он спросил об этом? Почему из всех людей, окружающих Брайана, об этом спросил смазливый мальчик, который разговаривает с ним впервые в жизни?

— Однажды я могу оказаться совсем ненужным им, — ответил он откровенно, и самому стало не по себе. Сделав ещё один глоток вина, Брайан почувствовал себя абсолютно пьяным.

— А если бы у вас был близкий человек, с которым вы разделили бы жизнь… это мучило бы вас меньше?

Брайан смотрел на Савьера, на то, как он берёт с тарелки квадратик шоколада и отправляет в рот, подержав пару секунд губами. Ещё один бесконечно невыносимый вопрос. Это пугало немного и в то же время отзывалось в душе. Брайан расслабленно опустил голову на плечо. Тяжесть усталости сошла на нет, и тело казалось мягким сейчас.

— Пока что я не преуспел в поисках человека, который захотел бы разделить со мной жизнь.

— Уверен, вы недостаточно внимательно смотрите.

— Савьер… вы пытаетесь соблазнить меня?

Он рассмеялся и откинул со лба беспорядочную чёлку, так что теперь она тонкими завитками возвращалась обратно на лоб.

— Мне кажется по вашей речи, — сказал Брайан, — что вы учились в Королевской академии искусств. Это правда?

— Боже, я, должно быть, разговариваю, как все эти напыщенные снобы, — усмехнувшись, Савьер откинулся на спинку стула.

— У вас похожий акцент. Такой аристократический. И совершенно чистый язык, невозможно определить, откуда вы родом.

— Мне лучше говорить, как кокни, приятель? — Савьер с лёгкостью изобразил типичный лондонский диалект, и Брайан рассмеялся.

— Но у вас совсем другая манера общения, — сказал он. — Когда я учился в академии — это было недолго — со мной общались надменно и держали дистанцию. Во всех девяти школах, которые я ненавидел, я не чувствовал себя настолько неуместным.

— О, я это понимаю. Я рос в такой среде. Все эти постоянные светские тусовки у нас дома всегда вызывали у меня желание делать что-то не так. «Очень рад вас видеть, мистер Стивенс. А вы пришли с той блондиночкой, с которой я вас встретил в Сохо? Она прелесть. А, миссис Стивенс! Как хорошо, что вы тоже здесь!» Отец говорит, что я порченный экземпляр.

Брайан улыбался, подперев голову ладонью.

— Я тоже — в своём роде. Но теперь я сам устраиваю эти тусовки. Стоит ли мне думать, что общество осталось прежним, а отношение ко мне изменилось, потому что я работаю с Битлз?

— Вы хороший человек, Брайан Эпстайн.

Это прозвучало вдруг серьёзным тоном, и Брайан открыл опустившиеся было веки. Савьер смотрел на него задумчиво, покусывая губы.

— Кажется, вам понадобится моя помощь. Вы с водителем, я надеюсь?

— Я тоже надеюсь на это.

Помощь и в самом деле понадобилась. Брайан совершенно размяк и едва мог себя собрать, чтобы подняться из-за стола. Ему не хотелось уходить, но он ничего не сказал. Время было уже позднее, бар опустел, как и весь театр — пора было ехать домой. Они вышли на улицу, в свет фонарей. Царила ночная прохлада. Ладонь Савьера лежала на плече Брайана, и это было приятно. Брайану было хорошо сейчас. У входа стоял «Бэнтли» тёмно-пурпурного цвета, и они сели на заднее сидение.

— Спасибо, что ждали меня, Майкл. Едем домой.

Брайан расползся по сидению и закрыл глаза. Его плечо соприкоснулось с плечом Савьера, и никто из них не стал это исправлять.

— Я уже давно не могу спать, вы знаете… — тихо сказал Брайан.

Савьер мягко коснулся его ладони и погладил кончиками пальцев. Он молчал, но его присутствия, его тёплого прикосновения было достаточно. Хотелось, чтобы дом оказался где-нибудь далеко-далеко, чтобы можно было ехать в машине всю ночь, но он всё ещё был здесь, в Белгравии, и дорога заняла всего несколько минут.

Савьер помог Брайану дойти до двери, но остановился на пороге.

— Могу я просить вас остаться со мной сегодня, Савьер?

Он тут же подумал, как отчаянно это прозвучало, будто он готов был просить любого, кто проявит к нему участие. Это было не так, и он не хотел, чтобы у Савьера осталось такое впечатление, но не успел подобрать правильных слов, когда получил уверенный ответ.

— Нет. Но я буду ждать вас в театре, Брайан.

Они расстались. Брайан добрался до спальни и едва нашёл в себе силы снять костюм. Впервые за долгое время он уснул, едва коснувшись головой подушки.

2.

В обеденное время в «Трубадуре» было людно. Когда Савьер вошёл, из динамика играла «Lucille» Литтл Ричарда, и, казалось, всё движется в такт музыке. Он на ходу поймал поскользнувшуюся официантку, и уже успел уйти вглубь зала, пока она ещё пыталась его благодарить. Он сразу заметил Одри — она пританцовывала у столика, подпевая себе под нос. На ней были свободные светлые брюки, подвязанные широким кожаным поясом и белоснежная блуза без рукавов. Когда Савьер подошёл, она попыталась втянуть его в танец, но ничего не вышло, и тогда она навалилась ему на плечо.

— Сегодня вечером ты, я и новый фильм Хичкока в «Кёрзоне», не смей отказываться.

Савьер скинул её с плеча и взял со стола початую пачку «Мальборо».

— Я не могу, у меня свидание.

Вынув одну сигарету, он бросил пачку обратно и закурил.

— Свидание? С кем это?

— С Брайаном Эпстайном.

Он отодвинул стул и сел. Одри перестала танцевать и тут же опустилась на кожаный диван.

— Вот так вот, да? Всего один день, и у тебя свидание с Брайаном Эпстайном?

Она закинула ногу на ногу и стала смотреть на него из такой позы. У неё были густые тёмные волосы, стриженные под каре, и яркие губы.

— Чёрт возьми, Савьер! — воскликнула она и ткнула его колено носком туфли. Он молча курил, глядя перед собой.

Подоспели Хлоя с Эриком, которые всюду ходили вместе. Хлоя нагнулась и поцеловала Савьера в щёку, задев своими огромными серьгами. На ней было розовое платье-трапеция — Хлоя любила наряжаться и красить глаза, как Твигги.

— Привет, солнышко, почему такой грустный? — прочирикала она и тут же заняла своё место на диване.

Эрик аккуратно поставил пару тарелок с закусками и, придерживая галстук, протянул Савьеру ладонь через стол, так что ему пришлось приподняться, чтобы пожать её. Эрик носил классические костюмы с тонким галстуком и мазал волосы бриолином.

— Ну что, как продвигается осуществление идиотского желания Монти? — спросил он басом и сел на диван. — У тебя уже есть грандиозный план?

— У него свидание с Брайаном Эпстайном! — сообщила Одри.

Эрик присвистнул.

— Я думал, что на этот раз ты не сможешь.

— Эпстайн — это битломенеджер? — спросила Хлоя.

— Это битломейкер, детка.

Последним подбежал Монти. Он бросил на стол пять стаканов с коктейлями и хлопнул Савьера по плечу.

— Я сейчас сдохну! Звучит так, будто у меня будет самый лучший в жизни подарок на день рождения!

Расстегнув пиджак, он сел на стул. Монти был маленькими и энергичным, любил пиджаки без воротников и зачёсывал набок чёлку. Из всей их аристократической компании он был самым помешанным на музыке и души не чаял в Битлз.

— Мать твою, Савьер! — воскликнул он возбуждённо. — Дайте мне что-нибудь сожрать, а то я сейчас потеряю сознание!

Он схватил тарелку с закусками.

— Так это правда, — сказал Эрик, — что он выбрал битлов не за музыку, а за красивые задницы?

Савьер чуть сполз по стулу и подпихнул ботинком стол с его стороны, так что стакан покачнулся и выплеснул часть коктейля ему на брюки.

— Эй, какого!… — подпрыгнув на месте, Эрик начал отряхиваться. Хлоя, пискнув, взялась обмахивать его салфеткой, а Одри рассмеялась.

— Попробуй проявить немного уважения, — сказал Савьер, не вынимая сигареты изо рта.

— То есть обращаться с людьми неуважительно у нас можно, а говорить неуважительно теперь нельзя? Ну извините!

Савьер поморщился и стряхнул пепел с сигареты.

— Если ты думал, что геи водятся только с красивыми задницами, то это никак не объясняет, почему я вожусь с тобой.

— Выступаю в защиту задницы Эрика! — выкрикнула Хлоя, взмахнув коктейлем.

Монти расхохотался и положил недоеденный бутерброд.

— Ребята, я, конечно, оценил, что мою задницу причислили к красивым, но, может, не будем на всё кафе орать, что Савьер любит задницы, пока нас всех не забрали с тюрьму, где наши задницы будет любить кое-кто ещё?

— Не волнуйся, — тут же подхватил Эрик, — у Савьера теперь есть влиятельные еврейские друзья, которые спасут нас от этой участи.

Савьеру не хотелось на это отвечать, он чувствовал не соответствующее ситуации раздражение и решил, что ему лучше уйти. Он затушил сигарету, выпил залпом свой коктейль и поднялся.

Монти снова бросил свой бутерброд.

— Эй, куда, мы и на тебя еду заказали!

— Не голоден.

— Ты что обиделся из-за тупых шуток Эрика? Эрик, извинись, мать твою, я уже придумал, как напишу автобиографию, назову её «Я и Битлз».

Савьер вынул бумажник и оставил несколько купюр под стаканом, но прежде чем он успел уйти, Одри ухватила его за запястье.

— Слушай, пока ты не решил, что Брайан тебе нравится, я просто хочу напомнить…

— Что? — Он резко высвободил руку. — Что я дерьмовая личность и использую его ради выгоды? Я помню. Что-нибудь ещё?

Но он не стал слушать ответ, а сразу пошёл к выходу.

— Если ты передумаешь, я уеду в Тибет и умру несчастным! — выкрикнул ему вслед Монти.

Было уже поздно посылать его куда подальше. Савьер вышел на улицу и пошёл в сторону театра. Мысли его наскакивали друг на друга и путались в неприятное липкое месиво. В одну минуту он винил друзей за то, что никто из них не выказал ни толики сомнения, не попытался его остановить, потому что в этот раз они, может быть, хватили лишнего. Но тут же он вспоминал, что дело, в сущности, не в друзьях, что они просто такие, какие есть и всегда были, и что он сам точно такой же, и окажись он по ту сторону, его шутки были бы ничуть не менее жестокими. Когда в прошлом году Монти захотел на день рождения непристойные фотографии Лили Кларк за то, что она назвала его ослом, Савьеру было плевать, насколько это жестоко. Нет, ему было не просто плевать — ему было весело. Они с Монти заключили это пари столько лет назад, что уже забыли, какая сумма стояла на кону, это просто не имело особого значения — игра всегда была важнее. И Савьер, чёрт возьми, не знал, почему чувствовал себя сейчас так паршиво, будто его вывернули наизнанку.

На перекрёстке на него посигналила машина, которой он вышел прямо под колёса. Со злости Савьер послал водителя к чёрту, но, одумавшись, поймал кэб до Сохо.

Театр на Уитком-стрит, принадлежавший его матери, Сибилл Суон, без всякой на то причины назывался просто «Морж» и включал два небольших зала, в которые набивалась пафосная публика, меняющая взгляды в угоду моде и ныне ударившаяся в постмодернизм. Савьер не разделял подобного энтузиазма, но в театре матери работал, потому что она сама писала пьесы и ставила спектакли с нуля, что было сложной задачей для всех участников. Савьер не любил лёгкие роли, они ему попросту не давались. Чтобы играть хорошо, он должен был ощущать душевное напряжение. На этот раз ставили пьесу, которая буквально распадалась на части, как повреждённая психика, и в конце деградировала до полного безумия, так что душевного напряжения в ней было хоть отбавляй.

В вестибюле театра Савьер предупредил портье, чтобы его гостя — если таковой появится — проводили сразу в зрительный зал. Он надеялся, что Брайан не придёт, дав тем самым повод прекратить всё это, и в то же время ждал его, постоянно поглядывая на часы, хотя было очевидно, что до семи ещё целая вечность.

Он заскочил в гримёрную, чтобы переодеться, а потом вышел на сцену. Сибилл встретила его восклицанием:

— Глядите, кто почтил нас своим ранним присутствием!

Это была стройная утончённая женщина с короткой стрижкой и томным голосом. Она носила приталенные длинные платья, ярко красила ногти и говорила растянуто, никогда не повышая тон.

— Не начинай, — сухо ответил Савьер и сел за рояль.

— Ты в порядке, дорогой? Звучишь так, будто нет.

— Я нет.

— Отлично. Так ты всегда лучше работаешь.

Она растянула губы в саркастической улыбке и, ответив ей тем же, Савьер грянул по клавишам.

Работал сегодня он и в самом деле на высоте, но придирался ко всем без исключения, был груб и совершенно невыносим, так что Сибилл уже почти решила отменить прогон первого акта. Но к семи часам Савьер вдруг утих и перестал накалять обстановку: он увидел в зале Брайана.

Первый акт прогнали без запинки. Сибилл осталась довольна и распустила всех до завтра. Савьер чувствовал себя уставшим, но в то же время пребывал в нервном возбуждении. Он спрыгнул со сцены и прошёл вглубь зала.

— Брайан! Ты пришёл.

— Это было фантастически! — воскликнул Брайан, поднявшись навстречу. — Мне очень понравилось!

Он улыбался вдруг так вдохновлённо почти по-детски, а протянутую ладонь Савьера даже не пожал — просто взял и задержал в своей.

— Правда? Тебе не показалось это немного глупым?

— Нисколько. Это будет иметь успех. Поверь, Савьер, у меня чутьё на такие вещи.

— О да, я верю, Брайан, что твоему чутью на успех можно доверять. Моя мать написала эту пьесу. Она здесь и автор, и худрук, и божество.

— Тогда я непременно должен выказать ей своё почтение.

Савьер рассмеялся. Искренность Брайана очаровывала. Он, кажется, не был похож ни на кого в этом мире. Обычно, когда Савьер в своей манере вступал в чьё-то личное пространство, этот человек делал шаг назад. Но в Брайане чувствовалась такая жажда близости, что от этого буквально ныло в груди, и невозможно было представить, как, имея столько людей вокруг себя, он не находил отклика на своё одиночество.

— О, нет, я не думаю. Она сейчас верит, что автор и Бог мертвы, потому что весь мир — это текст. Может быть, ты подождёшь меня в машине? Я только переоденусь. Хочу отвести тебя кое-куда.

— Конечно. Машина у главного входа.

Тут они оба заметили, что Брайан до сих пор держит руку Савьера, и он, смутившись, тут же её отпустил.

По пути в гримёрную Савьер встретил мать, но он отказался с ней объясняться и, переодевшись обратно в чёрную рубашку с брюками, вышел на улицу.

— Добрый вечер, Майкл, — сказал он, усевшись в машину. — Отвезите нас, пожалуйста, на Карнаби-стрит.

На улице было ещё светло, но на небольшой пешеходной Карнаби-стрит — в несколько раз светлее. Здесь горели витрины магазинов и вывески кафе, сияли фонари и бурлила жизнь, полная цвета и разных запахов. Савьер подхватил Брайана под локоть и уверенно затянул вслед за собой в магазин мужской одежды, а потом через замысловатое переплетение дверей и лестниц они оказались уже не на Карнаби-стрит, а под ней — в ночном клубе, где в полутьме сверкали огни, играла популярная музыка и целовались мужчины.

У Брайана от смущения проступил румянец на щеках, и, кажется, невозможно было представить ничего более милого.

— Только не говори, что ты никогда раньше не бывал в подобных местах, — сказал Савьер.

— Бывал, но… в более формальных. Я немного нервничаю, если честно. Меня всегда могут узнать и…

— Тебе не о чем волноваться, Брайан. Сегодня ты со мной, а значит, никто не обратит на тебя внимание. К тому же в отличие от формальных мест здесь все довольно откровенны и редко встретишь лицемеров. Идём!

Здесь уже не нужно было скрываться, и Савьер взял Брайана за ладонь, уводя за собой. Он выбрал неприметный столик в глубине зала и попросил официанта принести лучший коньяк, что у них есть, и еды к нему.

Брайан достал пачку сигарет. Он был взволнован. Савьер подался вперёд и накрыл его ладонь своей. За маленьким круглым столом они сидели довольно близко друг к другу. Брайан поднял взгляд. На нём был чёрный костюм с идеально гладкой рубашкой и чёрный галстук, подтяжки, часы на кожаном ремешке. Уложенные волосы лежали аккуратной волной. В его облике ничего не выделялось и не бросалось в глаза, и в то же время он был очень красивым мужчиной, хотя едва ли сам это осознавал, так же, как и не осознавал, кажется, в полной мере, как много он сделал за последние пять лет.

— Я могу попросить поставить музыку, какую ты хочешь, — сказал Савьер. — Вряд ли найдётся Сибелиус, но…

— Разве он уже не в моде? — усмехнулся Брайан.

— Говорят, весь мир променял классику на рок-н-ролл. Как насчёт… Baby you're a rich man, baby you're a rich man, baby you're a rich man too, — с улыбкой напел Савьер.

— О, нет, спасибо.

— Тебе она не нравится?

— Знаешь, мне кажется, это Джон распустил слух, что они поют в последней строчке «rich fag jew», и теперь все так считают.

— Почему тебя это расстраивает?

Савьер отвлёкся на подошедшего официанта, поблагодарил и попросил оставить бутылку. Его рука соскользнула с ладони Брайана, но тот уже забыл о том, что собирался закурить.

— Послушай меня, Брайан Эпстайн, — заговорил Савьер снова, когда официант оставил заказ и ушёл. — Я знаю, мы живём пока что не в том мире, где можно гордиться тем, что ты еврейский педик, но скажи мне, пожалуйста, много ты знаешь еврейских педиков, достигших невероятных успехов в музыкальном бизнесе, где правят люди типа сэра Лью Грэйда и ему подобных? Я знаю только одного. Так что пусть Джон Леннон поёт громче. Никогда не стыдись этого.

Брайан смотрел на него неотрывно. Казалось, только стол между ними удерживал его от поцелуя.

За вечер они выпили весь коньяк, съели всю еду, и Савьеру даже удалось каким-то чудом уговорить Брайана твистить под Чака Берри. Они смеялись. А потом почему-то шли пешком по ночному Лондону, Савьер пел «Only the Lonely» Роя Орбисона и прокружил Брайана в объятьях под аркой Веллингтона. Они оказались теперь слишком близко, от Брайана приятно пахло и веяло теплом, он уже почти коснулся губ Савьера своими, и Савьеру очень хотелось целовать его — хотелось просто невыносимо, но он нашёл в себе силы отодвинуться.

— Не сегодня, — сказал он.

Проводив Брайана до квартиры, он поймал кэб до дома и, только оставшись один, понял, что за весь вечер ни разу не вспомнил о Монти и треклятом пари.

3.

Брайан проснулся поздно, без похмелья и непривычно отдохнувшим. Не было побочного дискомфорта от лекарств, напротив — он чувствовал себя легко, вдохновлённо, даже как-то по-особенному. Он принял душ, оделся, уложил волосы и вышел к завтраку. Привычка завтракать в костюме была его спасительным ритуалом — за парадным видом можно было многое скрыть, он отбрасывал в сторону лишнее. Иногда Брайану казалось, что он чувствует слишком много, чтобы этим делиться. Он предпочитал не нагружать персонал чем-то личным — а в последнее время и не только персонал.

Но сегодня он чувствовал себя совершенно иначе, чем все прошедшие полгода, и добродушно поболтал со своим дворецким. Лонни, как всегда, был предельно вежлив и немногословен, однако высказал своё удовольствие видеть мистера Эпстайна в отличном настроении. Брайан подумал, что если уж Лонни заметил проблему с его настроением, то что о нём думают сейчас в NEMS?

Ответ на этот вопрос он получил, когда прибыл в офис и первым делом уточнил у своей помощницы Джоанн как обстоят дела с приглашениями на вечеринку.

— Отправлены сегодня, — ответила она.

— Только сегодня? — нахмурившись, переспросил Брайан, но тут же отмахнулся от её объяснений. — Ну ничего. Надеюсь, миссис Бэйли успеет купить новое платье.

Джоанн быстро скрыла своё удивление, но Брайан заметил.

— Скажи честно, я был невыносимым в последние дни?

— Немного, — ответила она.

Это, конечно, значило, что он был той ещё сволочью.

— Господи, мне ужасно жаль. Нужно будет устроить небольшой вечер и перед всеми извиниться. Знаешь, я сегодня проснулся в таком вдохновлённом настроении… — начал было он, но тут же смутился. — Неважно. Я пока просмотрю почту.

— Конечно. Рада, что вы чувствуете себя лучше, Брайан, — сказала Джоанн и вышла из кабинета, а он сидел и смотрел на закрытую дверь. Иногда ему хотелось, чтобы кто-нибудь ответил: «Конечно, важно, расскажи!» Но он одёргивал себя от этих глупых мыслей. К тому же Джоанн и без того делала для него очень много, и он был бесконечно ей благодарен.

Что с ним такое происходило Брайан понял чуть позже, когда ему сообщили о телефонном звонке от Савьера. Ещё до того, как он услышал в трубке тёплое, приятное «Здравствуй, Брайан», сердце у него в груди забилось быстрее. Он влюбился — вот что с ним происходило.

— Здравствуй, Савьер.

— Как ты относишься к немому кино?

Они встретились вечером у служебного входа в «Моржа». На Савьере был белоснежный мягкий свитер с подвёрнутыми рукавами и розовые брюки. Он улыбнулся и тайком провёл Брайана в театр на третий этаж, куда никто не ходил. Там был небольшой старомодный кинозал с хрустальной люстрой и красными креслами.

— Это моё любимое место в театре, — сказал Савьер. — Когда-нибудь здесь будут устраивать показы, но пока что моей матери некогда этим заниматься, и я кручу для себя старые плёнки. По правде, это очень личное место, и я никому его не показываю. Но мне захотелось побыть здесь с тобой. Я подумал, тебе понравится.

— Мне очень нравится, — тут же ответил Брайан, даже несколько поспешно, но абсолютно искренне. Чувства переполняли его, они искали выхода — вся его любовь, вся нежность, едва не спазмами в груди. Это будоражило и в то же время пугало. Жизнь приучила Брайана, что любовь и нежность не для таких, как он, что для него — чувства на одну ночь и не более. Похоть — вместо любви, агрессивность — вместо нежности.

Но Савьер улыбнулся так красиво и спросил:

— Угадаешь мой любимый фильм?

Ни одной секунды Брайан не мог бы предположить, что это неискренне — эта улыбка, эти глаза. Он посмотрел на Савьера, чуть склонив голову набок.

— Полагаю, это немой фильм. Что-то классическое и громкое. Непременно что-то очень красивое и о любви. Но не приторное. И не драматичное. Может быть… Чарли Чаплин? «Огни большого города»?

Савьер смотрел ему в глаза несколько секунд, а потом сказал:

— Это было чертовски сексуально, ты знаешь?

У Брайана закружилась голова, и все огни пышной люстры рассыпались у него перед глазами. Нужно было поцеловать Савьера прямо сейчас, схватить в охапку и прижать к себе, но Брайан волновался и ему снова не хватило решительности.

Они смотрели «Огни», развалившись на креслах, ели изюм в шоколаде, озвучивали некоторые реплики и смеялись. У Брайана давно не случалось таких вечеров, чтобы он не чувствовал усталости и был абсолютно трезв — кажется, у него уже вошло в привычку доводить себя до изнеможения, забываться и засыпать под действием лекарств. Почему он только сейчас понял, как это жутко?

Когда фильм закончился, они остались сидеть в свете белого экрана, потому что Савьеру было лень вставать и включать люстру. Он вытянул ноги и опустил голову на плечо Брайану. Его волосы сладко пахли, и хотелось зарыться в них лицом.

— Ты не думал сыграть в кино? — спросил Брайан, чтобы как-то собраться с мыслями.

— Я хотел бы. Но у меня пока что мало опыта, чтобы идти в кино. Я не хочу начинать с мелочей.

— Я мог бы познакомить тебя с кем-нибудь, чтобы было с чего начинать. Кстати, я устраиваю вечеринку в пятницу, мне будет приятно, если ты придёшь.

Савьер поднял голову и повернулся.

— Вечеринку? — спросил он.

— Да, я так до сих пор и не отметил выход «Сержанта Пеппера», просто… был сложный период. Но я решил, что это нужно исправить.

— То есть Битлз будут там тоже?

— Буду рад познакомить их с тобой.

Лицо Савьера стало вдруг совершенно серьёзным. Он смотрел не на Брайана, а сквозь него, будто что-то другое заняло его мысли.

— Я могу привести пару друзей? — спросил он. — Они не причинят неудобств. Просто убьют меня, если узнают, что я встречался с битлами без них.

— Конечно, приводи, я абсолютно не против.

Савьер кивнул, отвернулся и потёр лицо ладонями. Что-то изменилось, но Брайан не мог понять что.

— Я чем-то расстроил тебя? — спросил он.

— Нет, ну что ты. Я просто вспомнил, что завтра будет сложный день. Долгая репетиция… — Он вздохнул. — Нужно, наверное, ехать домой и выспаться. Прости.

— Не извиняйся, Савьер. Я очень хорошо провёл время с тобой.

Брайан почувствовал себя неловко от того, что они расставались как-то внезапно, неестественно, будто Савьер скрыл истинную причину. Поднявшись, он оправил пиджак.

— Давай я подвезу тебя, — сказал, уже направляясь к выходу из зала.

Савьер не ответил, и Брайан уже хотел посмотреть, идёт ли он следом, но на плечо ему вдруг легла ладонь, он обернулся и увидел лицо Савьера совсем близко, невозможно красивое.

— Ещё хочешь поцеловать меня, Брайан?

— Хочу…

Он не успел даже осознать этот момент сполна, почувствовать, как от волнения меняется дыхание, когда Савьер преодолел последнюю толику расстояния между ними и поцеловал первым. Это было гораздо больше, чем лёгкий ласковый поцелуй, какой можно было ожидать — он целовал жарко, несдержанно и в то же время томно, как целуют не в первый раз, не на пробу, а чтобы донести чувство, о котором никак не сказать словами. Никто никогда не целовал Брайана так.

Это был, наверное, самый хрупкий момент в его жизни.



Всё шло почти идеально до того, как Брайан услышал сообщение Пола на автоответчике. Оно вызвало неприятное, буквально физическое ощущение — будто сдавило голову тисками. Пол даже не удосужился позвонить в офис, просто наболтал будничным тоном, что они с ребятами уехали в Индию медитировать с Махариши.

— Он классный, приезжай тоже и вези всех. Позвоним тебе как устроимся. Пока.

Брайан потёр висок кончиками пальцев и прослушал сообщение ещё раз, словно мог пропустить что-то — это было всё равно что загнать болезненную занозу ещё глубже под кожу. Потом он почти машинально взял пузырёк и проглотил две таблетки.

Конечно, они знали, что Брайан устраивает вечер в честь «Сержанта Пеппера», он сообщил им об этом в первую очередь. Конечно, он не просил у них ничего больше, чем недолгого присутствия — пока им не надоест. Но, конечно, они не могли задержаться в Лондоне на один день.

Брайан враз почувствовал навалившуюся на плечи усталость. Отменять всё было уже поздно. Придётся теперь объясняться, шутить глупые шутки и улыбаться, будто всё это ничего не значит. Номера для связи не было. Да и о чём тут говорить? Брайан не мог заставить Битлз быть там, где им не хотелось быть, заниматься тем, чем им не хотелось заниматься. Он просто сделал глубокий вдох и снова вернулся к своим делам. Дважды он сорвался на персонал за нерасторопность, но когда гости начали прибывать, выбросил из головы лишнее и почувствовал себя увереннее.

— Не будет Битлз? Какая жалость! Но ведь шампанское будет, Брайан?

В какой-то момент он подумал, что его самого могло тут не быть, и едва ли кто-то заметил бы — лишь бы было шампанское. Но потом увидел своего друга Нэта, большого добродушного Нэта, который прилетел из Нью-Йорка специально на эту вечеринку, и снова отогнал прочь беспокойные мысли. Нэт, однако, сразу заметил непривычную взволнованность Брайана.

— Ты ждёшь кого-то особенного? — спросил он.

— Что?…

— Всё время смотришь на вход.

Брайан почувствовал, как кровь прилила к щекам. Он понял, что действительно не может найти себе места, ожидая Савьера.

— Если честно, Нэт… я встретил кое-кого.

— Серьёзно, Брайан? Это замечательно, я очень рад. Ты уверен, что… Не сочти меня грубым, но… ты знаешь, о чём я беспокоюсь.

— Я думаю, Нэт, в этот раз всё по-другому. Я вас познакомлю, и ты сам увидишь.

Нэт не подал вида, но он тоже волновался теперь, это было заметно по тому, как он приналёг на закуски. Он больше, чем кто-либо, знал о проблемах Брайана, в том числе о личных проблемах. Нэт предупреждал его о Диззе с самого начала, сразу понял, что от него хорошего не жди, но когда всё так и обернулось, не стал упрекать, мол, я же тебе говорил, а просто помог уладить всё как можно тише. Нэт был, пожалуй, единственным человеком, кому Брайан по-настоящему хотел представить Савьера. Он знал, что Нэт не станет подшучивать, как это непременно сделает Джон, и будет честен — понравится ему Савьер или же нет, он скажет об этом откровенно и не принижая чувств Брайана.

Но всё пошло совсем не так, как он мог рассчитывать, главным образом из-за отсутствия Битлз на вечеринке. Брайан не сообщил об этом Савьеру заранее, побоялся, что тогда он передумает приходить, а увидеть его очень хотелось. Савьер пришёл в разгар вечера. С ним был прилизанный энергичный парень, который едва ли не у самого входа проглотил два бокала шампанского вместе с закуской, и высокая красивая девушка в вишнёвом платье с широкой юбкой, она собственнически держала Савьера под локоть, но он быстро высвободился и отошёл от неё.

Брайан помнил, что вокруг много людей и что проявление чувств здесь неуместно, но щёки его мгновенно зарумянились, и он не смог скрыть счастливую улыбку.

— Здравствуй.

— Здравствуй. — Савьер улыбался ему в ответ. — Прости, что задержался. Монти — идиот, он так долго выбирал наряд, будто собирался встретиться не с Битлз, а с королевой.

— Ох, на счёт этого… Мне так неловко перед тобой и твоими друзьями, но мальчиков не будет сегодня, они… увлеклись медитацией и поспешно уехали в Индию… Зато здесь много других интересных гостей. Ты простишь меня?

— Ну конечно, Брайан, в этом ведь нет твоей вины…

Снова взгляд Савьера стал отрешённым, будто отсутствующим, но Брайан и на этот раз не решился спросить. Сейчас внутри него было так много — от безграничной любви до томительной боли — и вся его душа пребывала в напряжении, будто натянутые струны музыкального инструмента. Он боялся, что может сорваться от малейшего слова.

— Мне есть кому тебя представить. По поводу кино, я обещал тебе, ты помнишь? — говорил он быстрее обычного. — О, но сначала я хотел познакомить тебя с Нэтом, погоди, я только его найду…

— Конечно. Я пока поговорю с друзьями…

О чём Савьер разговаривал с друзьями, Брайан услышал случайно. Просто, когда они подошли с Нэтом, их заметили не сразу.

— …я не согласен, мы договаривались на битлов!

— Заткнись, Монти.

— Слушай, я не готов принять твой проигрыш в пари, только не в этот раз! Сколько у нас там на кону? Фунтов сто? Я дам тебе тысячу, если доведёшь дело до конца и устроишь вечеринку с битлами.

— Я подкину ещё пару сотен, — добавила девушка, имени которой Брайан не знал.

— Слушай, ну может, ещё пару свиданий и вот этого всего, что ты там делал?…

— Закрой свой сраный рот, Монти!

Но было уже поздно.

— Ребят… — сказала девушка. Она смотрела на Брайана. И теперь все смотрели на Брайана.

А Брайан уже не видел и не слышал ничего. Он ещё не осознал толком что произошло, просто хотел уйти прочь из этой комнаты, от этих лиц. Чья-то ладонь коснулась его, будто ошпарила кипятком — он одёрнул руки. Всё стало враз искусственным — не люди, а картонные картинки. Он попятился назад.

Путь до спальни был как в тумане, просто по памяти, всё казалось белым и пустым — только кровать, тумбочка, пузырёк с таблетками. Где-то была бутылка виски. Брайан взялся её искать, в голове звенело. Он осознал теперь, что сбежал с собственной вечеринки. Интересно, заметит ли это кто-нибудь до того, как закончится шампанское? Стало противно. Да кому ты, чёрт возьми, нужен, Брайан! Для этих людей ты существуешь, пока у тебя есть деньги и связи, ты жалкий еврейский мальчик, выбившийся в свет, и навсегда им останешься, держись за Битлз, иначе кто о тебе вспомнит без них!

Он нашёл бутылку и выпил полный стакан залпом, но ничего не почувствовал. Внутри беспокойно сжималось сердце, по вискам стучала гулкая боль. Сейчас бы только всё это прекратить, забыться, уснуть. Он взял пузырёк, проглотил две таблетки. Тобой снова воспользовались, Брайан. Может, хватит уже думать, верить, ждать, что кто-то полюбит тебя? После Дизза, господи, после того, как тебя втоптали в грязь, уже можно было наконец понять, что твои чувства ничего не стоят.

Это было невыносимо. Он выпил ещё стакан виски. Не мог поверить, что всё было лишь игрой, не мог собраться с мыслями, метался в пустоте. Таблетки не помогали, он взял ещё две. Хотелось выйти на воздух, но, казалось, здесь не было ни двери, ни окон, не было комнаты, и он не знал куда идти.

Нэт разговаривал с ним или только казалось, ведь он никак не мог войти сюда. Он сказал, что всё уладит и что Брайану нужно отдохнуть. У него был успокаивающий добрый голос.

— Ты прав, мне просто нужно отдохнуть, — ответил Брайан и забрался на большую белую кровать. Его тело окутало холодом белья, и он почувствовал слабость, словно растворялся в этом холоде. Мысли перетекали в живот и скручивались жгутом.

Веки стали тяжёлыми и сомкнулись.

4.

На входе в «Трубадура» Савьер столкнулся с кем-то, но даже не осознал, что это был человек, не извинился и пошёл дальше — к барной стойке.

— Двойной виски, — попросил он и тут же, не отходя, выпил половину одним глотком, так что обожгло горло. Остаток он взял с собой, поставил на стол и сразу схватил брошенную пачку «Мальборо», но руки дрожали, и он никак не мог взять сигарету. Все смотрели на него.

— Виски в час дня? — спросила Одри.

— Что с тобой, солнышко? — подхватила Хлоя.

— Брайан в коме, — ответил Савьер.

Он нервно бросил пачку, сел и допил виски, его лихорадило почти до тошноты. Все всполошились. Монти дёрнулся, чуть не смахнув со стола стакан.

— Как это в коме? Что случилось?!

— Я не знаю. Передозировка чего-то… каких-то лекарств. Меня не пустили к нему.

— О господи. Это всё из-за меня, да? Из-за того, что я наболтал вчера? Я так волновался, что вёл себя, как идиот, даже не думал, что вокруг люди.

— Ты просто сказал правду, Монти. — Савьер стиснул лоб пальцами и закрыл глаза. — Ты даже не представляешь, что сделал я. Если он умрёт… — Его голос оборвался, и он не смог сделать вдох сразу. — …я тоже умру, понимаешь? Не представляю, как с этим можно жить, спокойно спать, что-то делать. Я ничто, пустое место, Монти, сколько человек потеряет меня, сколько вспомнит хоть раз, сто, двести? Брайана потеряет весь мир. Миллионы людей, Монти. А он так и не мог этого осознать, переживал, что сделал мало, и в последнюю минуту своей жизни думал, что он никому не нужен и что никто не сможет его полюбить. Вот что я наделал.

— Савьер.

Одри осторожно коснулась его, и он отдёрнул руки от лица.

— Ну что, Одри? Ну давай скажи, что ты меня предупреждала. Смотри не влюбляйся, Савьер, это ведь всё ради веселья!

Она молча протянула ему сигарету и чиркнула зажигалкой. Он закурил, нервно сжав сигарету между пальцами.

— Тебе нужно ехать в больницу, — сказала Хлоя.

— Там везде охрана. Не представляю, как к нему пройти.

— О, а что на счёт его друга? — подпрыгнув на месте, воскликнул Монти. — Как его зовут? Ну с которым Брайан хотел тебя познакомить, большой такой. Может, ты поговоришь с ним?

— Нэт. Точно. Нэт Вайс. Он американец, но, скорее всего, ещё в Лондоне. Только как его найти?

— Может, я смогу узнать, где он остановился. Сделаю пару звонков, — сказал Эрик, поднимаясь из-за стола. Он ушёл в сторону телефона.

— Значит, влюбился всё-таки.

Одри смотрела на Савьера пристально, закинув ногу на ногу. В её голосе звучало почему-то не осуждение, а любопытство, и в глазах, вопреки ситуации, играла улыбка. Савьер отвёл от неё взгляд и выдохнул дым. Ничто не помогало ему успокоиться, он едва мог сидеть на месте.

— Во мне что-то поломалось, — ответил он. — Я увидел его, и что-то пошло не так. Как если бы дерево зацвело в феврале… Я должен был сказать ему правду. Даже не потому что он мне понравился, а потому что он этого заслуживал. Честности и бережного обращения, понимаешь? И думаешь, меня сильно волновали театральные страдания Монти? Нет, я просто привык использовать людей. Поговорить о любовнице какого-нибудь отцовского гостя перед его женой — это ведь весело, это чужие пороки. А когда дело дошло до того, чтобы вычистить собственное дерьмо, у меня не хватило смелости. Ради победы в сраном пари я причинил боль человеку, который стал мне дорог. Просто потому что я не мог проиграть. А теперь он никогда не простит меня.

— Я видела, как он смотрит на тебя, Савьер. Не сдавайся, — сказала Одри, и он повернулся к ней, но её уже отвлекла Хлоя расспросами о подробностях.

— Да уж, вышло дерьмовей некуда. — Монти, успевший с нервов за минуту смести всю еду со своей тарелки, бросил вилку и залпом выпил остаток своего коктейля. — Пора с этим завязывать. Никогда не думал, что мы зайдём так далеко.

Савьер тарабанил пальцами по столу. Он кивнул. Подскочив навстречу возвращающемуся Эрику, он едва не перевернул пепельницу. Эрик сразу отдал ему записку.

— Нэт Вайс заселился в «Савой» вчера, это номер комнаты. Он сейчас там, так что поспеши.

— Спасибо, Эрик, ты лучший.

— Удачи. — Монти прихлопнул его по руке.

— Не забывай сообщать новости! — крикнула вслед Хлоя, когда он уже спешил к выходу.

В дороге Савьер даже не придумал, как будет объясняться перед Нэтом, всё у него в голове путалось, от волнения била дрожь. Он не сразу смог найти нужный номер в отеле и был уже почти на грани срыва, когда Нэт открыл ему дверь. Слова посыпались из него сами собой.

— Мне нужно поговорить с вами, Нэт, это по поводу Брайана. Я был вчера на вечеринке, может быть, вы помните, он хотел нас познакомить. Извините, я не поздоровался. У вас есть что-нибудь выпить? Меня сейчас, кажется, стошнит.

Нэт пропустил его молча, или Савьер просто не расслышал ответа. Он вообще не слышал ничего, кроме звона в голове, пока в руках не оказался бокал и по ощущениям не ударил крепкий терпкий напиток. Савьер даже не успел понять, что это было, но почувствовал себя легче, когда алкоголь наконец-таки притупил нервную лихорадку.

— Спасибо, — проморгавшись, выдохнул он.

Нэт убрал бутылку обратно в бар и сел в кресло. Он был одет в чёрный костюм и выглядел уставшим. Внимательно глядя на Савьера, он сказал:

— Полагаю, вы «кое-кто».

— Простите?…

— Брайан сказал, что встретил «кое-кого».

Савьер кивнул и сел на диван напротив Нэта.

— Моё имя Савьер. Вы знаете, что с ним случилось?

— Передозировка транквилизаторов. Сама по себе доза не очень большая, но он принимал их несколько лет, и это сыграло роль. Плюс в крови был алкоголь.

Савьер потёр лоб кончиками пальцев. Постепенно нервное напряжение отпускало его, и телом овладевала слабость.

— Думаю, вы знаете, что это произошло из-за меня. Я был нечестен с ним. По правде, изначально в планах у меня было через него подобраться к Битлз.

Нэт позволял ему говорить, и Савьер говорил.

— Я думал, что просто немного пофлиртую, ничего ведь не случится, наверняка он привык к такому. И вдруг я увидел человека, который смущается передо мной. Ему тридцать два, и он, чёрт возьми, известен почти всему миру, а он смущается моего флирта. Я вообще забыл, зачем пришёл, и просто не мог оторвать от него взгляда. Не знаю, поверите ли вы мне, Нэт… Просто позвольте мне увидеть его хотя бы на несколько минут. Понимаю, что он меня не услышит сейчас… но иначе я просто сойду с ума.

Нэт выдержал паузу, задумчиво глядя на Савьера, а потом заговорил.

— Несколько месяцев назад с Брайаном произошла одна история. Он был у меня в Нью-Йорке, и я отвёл его в кое-какой клуб, у нас с этим более свободно, чем здесь. Не знаю, почему Брайан выбрал Дизза. Я сразу сказал ему, что с этим парнем могут быть проблемы. Иногда мне кажется, что он просто не знал ничего другого и привык выбирать таких типов, которые обращаются с ним грубо. Он будто испытывает такую внутреннюю неприязнь к себе… С Диззом сначала всё шло спокойно, они виделись, когда Брайан приезжал в Нью-Йорк, и он начал думать, что это что-то значит. А потом Дизз прихватил кейс с документами и личными вещами Брайана и шантажировал его. Я разобрался с ним, но Брайан был раздавлен и даже попал в больницу с нервным истощением… Я хотел бы сказать, что это была единственная подобная история, но, к сожалению, это не так.

Савьеру стало не по себе. Это звучало невыносимо. Он вздохнул и почувствовал такую слабость, что готов был уткнуться лицом в подушку и просто плакать.

— Я этого не знал… — сказал он почти шёпотом.

— Я думаю, Брайан вряд ли захочет видеть вас, когда придёт в себя. Всё же я склонен верить в вашу искренность и могу взять вас сейчас с собой в больницу. Тем не менее, я вынужден предупредить вас, Савьер. Я выгляжу достаточно добрым, но лично придушу вас, если моя вера в вашу искренность даст слабину.

— Господи, спасибо, Нэт, я думал, вы придушите меня ещё до того, как я открою рот.

— То есть, по-вашему, я не выгляжу добрым, — проворчал Нэт, поднимаясь с кресла.

На самом деле Нэт выглядел очень приятно, и Савьер готов был обнять его в знак благодарности, но из-за рассеянности он даже ничего не ответил. Они вместе вышли из отеля и поехали в больницу. В такси разговаривали о том, что произошло ночью. Нэт говорил неспешно, спокойно, но постоянно прокручивал часы на запястье. Он почти не спал, и только сейчас Савьер заметил, каким подавленным он выглядит.

— Я позвонил в Индию, поговорил с Полом. Они вернулись утром, но не могут прийти в больницу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Возможно, получится перевезти Брайана в более тихое место.

Савьер кусал губы, глядя в окно.

— Брайан ведь не окажется один, когда придёт в себя? — спросил он. — Вы ещё будете здесь, Нэт?

— Я надеюсь. Лишь бы он пришёл в себя. Всё остальное поправимо.

У входа в больницу стояли люди: журналисты, фанаты, просто зеваки. Их сдерживала охрана, никого не пропускали просто так. Оглушённый гулом голосов, Савьер проскочил следом за Нэтом, пришлось буквально ухватить его за руку. Голова закружилась, и тело снова начало лихорадить от волнения — Савьер слышал биение собственного сердца, и всё расплывалось у него перед глазами, пока он неосознанно шёл по коридорам.

А потом открылась дверь, и он вошёл в палату. Брайан был бледен и неподвижен, лежал в неестественно ровной позе подключенный к аппарату искусственного дыхания. Повсюду тянулись провода, трубки, через зашторенные окна тускло рассеивался солнечный свет. Савьер неуверенно подошёл, от страха ноги стали ватными. Он взял ладонь Брайана, пальцы были холодными. Тут же сорвались слёзы, и он не смог их сдержать, только выдохнул, успокаивая дыхание, чтобы не разрыдаться. Он придвинулся ближе, пригладил аккуратно курчавые волосы. Бедный, бедный милый Брайан. Савьер коснулся губами его лба.

— Очнись, пожалуйста, Брайан, — прошептал он. — Ты только очнись, пожалуйста. Ты очень нужен. Без тебя мир уже не будет так красив.


Последние части в комментариях

---

Немного обожаю Литтл Ричарда. Спроси у меня про рок-н-ролл, и я скажу, что это Литтл Ричард.

---

В то время, пока многие хотят учиться в Хогвартсе, я хочу 22-й век Стругацких и нуль-транспортировку.

---

Игра с текстом в стиле Стругацких и, кажется, первая в жизни попытка в саспенс. Насколько мне нравится первая часть, настолько же и не нравится вторая. К сожалению, написать саспенс лексикой полковника Жилина не представилось мне возможным. По собственным ощущениям вышло всё же довольно неплохо (по читательским оценкам — я отстой, мехех). Написано на фандомную битву. По факту фандомной битвы в моей жизни уже как бы нет, поэтому вышло как-то так: «сейчас вдохновлюсь и кааак напишу вам кучу текстов про Юру и Ричарда!» — «всё отстой, я не с вами» — «может, рецепт майонеза запилить?» — *принесла какую-то несусветную хтонь про Катамаранова* — конец.

В общем, «Внутри Лапенко», мини, джен, высокий рейтинг за насилие, саспенс, мистика, сюрреализм.
Когда полковник Жилин вернулся на место преступления, тела Нателлы Наумовны там уже не было.

Расследование

…да меня вообще там не было. Я им сразу сказал, что я против оружия.
— Как же не было, если я тебя сам лично оттуда увёз?
— А, ну точно. Так я… это… кольцо потерял. Вот и ходил искать…

…исключительно деловые отношения. Никаких денег я never у неё не бrал.
— А как тогда вы объясните это?
— Ах-ха-ха-ха, впеrвые это вижу.
— Гражданку Восьмиглазову вы похитили?
— Нет, вы всё пеrепутали, на самом деле Татьяночку похитил этот жалкий…

…проснулась не там, где засыпала, а вообще непонятно где, а потом Нателла Наумовна предложила поиграть в викторину, но это была неправильная викторина, понимаете, викторина — это когда задают вопросы…
— Гражданка Восьмиглазова, давайте по существу.
— Да-да. Я бежала-бежала, а потом мне стрела попала в гипоталамус, я упала и увидела Юру, а у него такие глаза красивые, такие добрые…
— Гражданка.
— Да-да. Вот я и говорю: какие у тебя красивые глаза… А он говорит: Танечка, я понимаю, что ты говоришь. И тут мы расплакались, начали обниматься, а потом ушли.
— То есть смерть Нателлы Наумовны вы не видели?
— Ой, а она что, умерла? Как жаль. Я на неё зла не держу, знаете, она ведь не…

…последний, кто разговаривал с ней живой.
— Да сука она, Жилин. Чуть не убила меня опять. Я ей так и сказал: да пошла ты.
— Попрошу не выражаться о покойниках.
— О покойниках? А ты уверен, что она покойник? Лично я, пока тело не увижу…

…такой фейерверк, я те кричу. Ноги в одну сторону, чулки — в другую, кишки на бульдозере, короче, в-точь как на концерте «Державы темноты», сходи посмотреть, ю ноу, у тебя кастрюлька закипит.
— С этим мы потом разберёмся, голубчик. Значит, вы уверены, что Нателла Наумовна скончалась?
— Ну я не знаю, Ужа после того концерта собрали, ползает там по своим норкам… или что там у ужей. Ну короче, я дальше уже не видел, пришлось Шершня уносить, он, блин, даже в поле, где нахрен и куропатки не летают, нашёл что…

…отварчик в трубку набил и пошёл. Кто ж без меня этих кочерыжек вразумит? Я-то всё видел и всё наперёд знаю, у меня портал как раз тем утром открылся.
— И Нателлу Наумовну мёртвую видели?
— А то как же, видел. Такая картина, о-о-ой-й! Я всё рассмотрел, как портал опять откроется, напишу.
— Получается, что с поля вы уходили последним?
— Вовсе нет, не последним. Там ещё оставался этот парнишка… ну который её того. Как его звать-то, не помню…

…мною была обнаружена большая лужа загустевшей крови с ошмётками внутренностей, размазанными по ковшу бульдозера, а также разбросанными по траве. Помимо этого, присутствовали клочки белых волос и розового пуха, отломанный ноготь, покрытый лаком, и одна женская туфля. Тела Стрельниковой Н. Н. ни целиком, ни частично нигде не было.
При тщательном осмотре я нашёл глубокий кровавый след предположительно от перемещения тела, как минимум верхней его части, о чём свидетельствовали обнаруженные мною пуговица и ещё один ноготь. Впоследствии я нашёл и вторую туфлю, следовательно, нижнюю часть тела тоже тащили здесь либо сразу после верхней, либо вместе.
Помимо прочего, моё внимание привлекла некая бесцветная субстанция неизвестного происхождения, похожая на застывшую слизь.
По следу я прошёл до конца поля, после чего след углубился в лес и оборвался в районе закопанных ранее реактивных болот. Здесь также обнаружилась лужа крови, будто тело положили и оставили, но никакого тела опять же не было. Больше нигде крови и внутренностей я не нашёл, однако слизь с этого места…

…были обнаружены некие останки, после опознанные мной как Стрельникова Н. Н. Света почти не было. Мигала единственная лампочка, да и та, когда загоралась, освещала не больше половины подвала. Я огляделся и заметил останки, они были странным образом закреплены под самым потолком, на трубах. Сначала я подумал, что это паутина, но потом опознал застывшую слизь, ранее обнаруженную на месте преступления.
Тело, обёрнутое этой слизью, представляло из себя только верхнюю половину. Нижняя половина отсутствовала и впоследствии также не обнаружена. Из разорванных, неаккуратно запечатанных внутренностей капало что-то вязкое, но не кровь. Верхние конечности были сложены на груди крест на крест, голова смотрела открытыми белками глаз, зрачки также отсутствовали.
Когда свет погас и зажёгся вновь, мне показалось, что голова слегка повернулась в мою сторону. Я знал, что она не может на меня смотреть, потому что, во-первых, мёртвая, а во-вторых, не имеет зрачков, но почему-то казалось, что она не только смотрит, но и следит.
Я хотел выйти, но дверь оказалась заперта, хотя я вошёл в неё несколько минут назад и никого живого в подвале, кроме меня, не было. Однако пока я стоял и дёргал ручку, сзади послышались неразборчивые звуки, и стало ясно, что я там был не один.
Из-за мигающего света я сперва подумал, что это Катамаранов И. Н., и сказал что-то вроде «Игорь, твою мать, почини свет», но никакого ответа не получил. Действительно, человек, который ко мне приближался, выглядел как Катамаранов И. Н., однако же имелся ряд обстоятельств, чтобы в этом усомниться. Траектория его движения была ровной, и в то же время он как будто не шёл вовсе, но с каждым миганием лампочки стоял всё ближе и ближе ко мне.
Лицо было застывшим. Сначала я заметил, что, как и у покойной Стрельниковой Н. Н., его глаза представляли собой пустые белки, а чуть погодя, когда он уже остановился передо мной, я мог видеть эти глаза и в темноте, поскольку они светились жёлтым светом.
Отмечу также, что пахло от него не как обычно скипидаром, а смесью крови и сырости, будто мокрыми потрохами.
Я сказал что-то вроде «Игорь, прекращай уже эти шуточки», и тогда он улыбнулся во весь рот, совершенно неестественно, зубы у него были острыми. Я пригрозил ему арестом и сказал, что сейчас только схожу за наручниками, но вспомнил, что не могу выйти через запертую дверь, а другой там не было.
А потом у него из-за спины появились эти штуки. Вернее, из спины, как я понял позже. Сначала подумал, что механические, но потом увидел, что они покрыты слизью. Это были огромные заострённые конечности. Я хотел бежать, но понял, что ноги не касаются пола, — что-то держало меня на весу. Запах сырого мяса стал уже сильным до тошноты. Я потянулся руками к животу, пытаясь понять, что держит меня, и увяз в горячей склизкой жиже. Катамаранов И. Н. больше не улыбался, его лицо то появлялось из темноты, то исчезало вновь вместе с мигающим светом, оставались только пустые жёлтые…

…была установлена смерть от большой потери крови вследствие разрыва брюшной полости продолговатым острым предметом с ребристой поверхностью. В ране обнаружена инородная слизистая субстанция животного происхождения.
Тело было помещено в холодильную камеру морга в 23 часа 06 минут, а час спустя покинуло камеру и здание морга, передвигаясь самостоятельно. Свидетелем происшествия был охранник. Согласно его показаниям, полковник Жилин в окровавленной милицейской форме просто прошёл мимо и ни на какие вопросы не ответил, однако его глаза…

---

Сегодня день писателя, однако.
Я забросила все идеи, пишу фанфик про Брайана Эпстайна, и что вы мне сделаете. Пришла прекрасная битловская футболка, кстати. И ещё (я ждал этого 12 лет) «Стёртый мальчик» Гаррарда Конли. Обложка не нравится, но сама книга раскрывает историю гораздо глубже и дискомфортнее, чем фильм. Из еды: открыла для себя редьку и запечённые яблоки (сырые очень утомительно жевать).