Я, кажется, влюбилась в пианиста. Сижу смотрю с ним всё.

---

На волне грусти от того, что сегодня последний день программы, съела пол-арбуза. Не всё ещё в порядке с пищевым поведением.

---

Уровень отчаяния: регистрироваться на сайтах знакомств.

---

Пишу в сообщении про Троя Сивана, телефон исправляет фамилию на Стакан, отправляю, всё ок. Трой Стакан. Плачу.

---

Вчера заменила термопасту на ноутбуке. Хочется пожелать асусам жить так же долго и эмоционально, как я вскрывала крышку.

---

Получила несказанное удовольствие от написания этого рассказа. Было чертовски интересно вписывать нечисть и разные сущности с лёгкими элементами славянщины в современные русские реалии. Хочу ещё подумать историй про Глеба, возможно, получится что-нибудь. Миди, 7705 слов, фэнтези, джен.
Часть вторая
Часть третья

Обложка

Видящий

Часть первая. Тут нехорошая машина не проезжала?

За мостом через Ею на обочине голосовала девушка в белом сарафане. Глеб сперва обратил на неё внимание только потому, что зацвёл рядом с ней куст багульника, и от лиловых цветов вся она была будто охвачена свечением. Только потом уже заметил, что стояла она босая и было с ней что-то не так, но что именно — понял, уже когда остановился и открыл ей дверь. Тут же он пожалел, что не проехал мимо.

— Подбросите меня, пожалуйста, до Кущёвки? — спросила девушка звонко, но ответа не дожидалась, сразу забралась в машину. Оказалась лет семнадцати, чуть курносая, с косичками и пахла речной водой.

Глеб посмотрел на то, как интересно лиловая энергия тает на её жемчужной коже, но ничего не ответил, отвернулся к дороге, а двигатель так и не заводил.

— Надо же, стою-стою уже полдня, а вы первый, кто остановился.

— Это потому что тебя не видит никто, — заговорил Глеб.

Девушка тут же рассмеялась, беззаботно так, а дверь с её стороны всё оставалась открытой.

— Не видит? Это как же? Я же вот она, стою на видном месте.

— Мёртвая ты.

Глеб не поворачивался и не видел, как она на него смотрит, но смеяться она уже перестала.

— Ну вот это, знаете, уже не смешно.

В машине становилось холоднее. Мало того, что день выдался пасмурный, так ещё сидел теперь рядом мертвец.

— Тебя как зовут? — спросил Глеб.

— Маша.

— Не до тебя мне сейчас, понимаешь, Маша? Мне живого человека спасти нужно.

Она не понимала.

— Не хотите везти, так бы и сказали. Чего остановились тогда?

Глеб вздохнул. Девчонка-то что, не виновата, утопленница. Так и будет тут стоять, пока не выловят, а кто ж её из Еи выловит-то в сентябре, бедную? А сколько она уже тут, это ещё неизвестно, полдня или нет. Стоит себе, ни времени, ни холода не чувствует.

— Ладно, Маша, идём со мной, помогу тебе.

Он бросил в карман кожаной куртки телефон, порылся в бардачке и нашёл красную ленту, надел шляпу с широкими полями, а уж потом вышел из машины, только сперва открыл заднюю дверь и поправил небольшое гнездо из одеял, которое там было устроено. Из гнезда чуть выглядывала маленькая светлая макушка. Глеб коснулся её, сон был неясный и беспокойный, как полная шорохов темнота, но пока это был ещё сон, а не беспамятство.

Глеб закрыл дверь, обошёл машину и пассажирскую дверь тоже закрыл. Маша стояла рядом и смотрела непонимающе распахнутыми глазами, не любил Глеб в глаза мёртвым смотреть, появлялась в них такая отрешённая мирность, какой у живых никогда не встретишь. Он молча пошёл через дорогу, а потом вниз, на поросший камышом берег Еи. Шёл уверенно, но мягко, спокойно лежали на плечах чуть путанные пшеничные волосы, не дрожали даже серебряные подвески на груди.

Глеб нашёл тропу через камыш и вышел на песок. Речка была мелководная, тихая, в такой случайно и не утонешь.

— Ты помнишь, как тут оказалась, Маша? — спросил он, внимательно осматриваясь.

— Помню, конечно, я эм… я…

Она не помнила. Значит, и того, кто её утопил, не вспомнит. Глеб нагнулся и, отодвигая камыши, прошёл под мост — там её и нашёл. Зацепилась за камень и лежала с раскрытыми заплывшими белой пеленой глазами, если бы не сарафан — сразу и не узнал бы, наверное.

— Иди посмотри, если хочешь, — сказал он, а сам вернулся на свет, только Маша не шла и не смотрела, всё стояла перед ним и наблюдала, как он вяжет на камыш красную ленту, как достаёт телефон и ищет нужный номер.

— Троицкий, кто у вас опять? — спросила трубка мужским голосом после третьего гудка.

— Утопленница в станице Кисляковской, под мостом, она давно уже тут, не помнит ничего, зовут Маша. — Он поднял взгляд, столкнулся с её глазами — синими-синими, как васильки, а она вовсю на него уставилась. — Фамилию скажи.

— Круглова я, — пробормотала она непонимающе, и Глеб сразу отвернулся, пошёл обратно к машине, не оборачиваясь, но чувствуя на себе её липкий взгляд.

— Маша Круглова, — сказал он в трубку. — В Кущёвке живёт.

— Я же вас просил. Не при мне.

— Так вы поможете, лейтенант? Я из местных никого не знаю, а мне ехать нужно срочно. Место отметил.

— Езжайте.

Было слышно, как лейтенант Кресов вздохнул. Он всегда вздыхал и делал небольшую паузу перед тем, как прервать связь, и Глебу почему-то казалось, что он собирался сказать спасибо, хотя с чего вдруг ему было говорить это — вот он никогда и не говорил. Но на этот раз Глеб подумал, что, может быть, последний раз с ним разговаривает, и сам сказал в эту паузу:

— Спасибо, лейтенант. — А услышал Кресов или нет, уже было непонятно.

Глеб вернулся в машину, прислушался — ничего не изменилось. Сперва он достал из бардачка ручку и на левом запястье, отодвинув рукав, нарисовал поперёк красную линию рядом с теми, что там уже были — всего получилось шесть. Потом сразу поехал. У поворота на трассу притормозил, присмотрелся — по обе стороны от дороги были убранные поля, но взгляд всё-таки зацепился за мелкую россыпь вьюнка у обочины слева, словно кто-то рассыпал лиловые бусы. И Глеб повернул налево.

Какое-то время он ехал без остановок, преодолел Кущёвку, энергия провела его мимо, но след был неровный и хрупкий, так что скоро пришлось замедлить ход. По счастью, у очередной развилки он встретил проводника — бабулька, укутанная в синий платок, продавала яблоки на обочине. Вокруг не было ничего, кроме домика с зелёным забором и захудалого ларька с надписью «Шиномонтаж», но бабулька сидела ни у домика и ни у ларька, а по ту сторону дороги, где не росли даже кусты.

— Дня доброго, бабуль, мимо вас нехорошая машина случайно не проезжала? — спросил Глеб, открыв окно с пассажирской стороны.

— Мало ли тут нехороших машин ездит, милчеловек. Никто даже не остановится доброе слово сказать, яблок не купит у бабки.

Глеб улыбнулся, достал кошелёк и высунул из окна сотню.

— Да ладно. Такие красивые яблоки, и никто не покупает?

— Не пожалеешь, милчеловек, таких живительных яблок, как у меня, нигде больше нету.

Бабулька шустро упрятала деньгу и набрала полный пакет румяных яблок. Не врала — у проводников товар всегда был самый лучший.

— Знаю, бабуль. Так направо поехали или налево?

— Прямо, милчеловек. Прямо до города. А дальше уж и не знаю, в городе теней много, не уследишь.

Глеб поблагодарил и закрыл окно. Яблоки пахли через пакет. Он взял одно и бегло отёр о рубаху, сразу же откусил — оно было кисло-сладкое, сочное и, как верно сказала бабуля, «живительное». Глеб вдавил на газ и, дожёвывая уже в дороге, помчал дальше.

До Батайска он доехал так быстро, как только смог. Город это был маленький и неприметный, но знакомый Глебу достаточно хорошо. Обитала здесь в основном всякая нечисть, но именно это сейчас и было на руку: требовалась информация, а уж расплатиться было нетрудно. Он не стал оглядываться, а сразу поехал вглубь города, нырнул на улицу за вокзальной площадью и остановился у разноцветной многоэтажки. Снова пришлось оставить машину, но на этот раз он немного приоткрыл окно.

Перед домом зеленел газон, всюду было чисто. Глеб прошёл по тропинке к неприметной двери из чёрного стекла, никакой вывеской не обозначенной — только спали рядом два абсолютно чёрных пса. При виде гостя они подняли головы и уставились на него светящимися жёлтыми глазами. Глеб пошёл вперёд уверенно, псы, продолжая на него смотреть, напряглись, но с места не двинулись. У двери он остановился, присмотрелся, нашёл четыре неярко светящиеся точки и постучал костяшкой пальца по каждой два раза. Дверь открылась, и он ступил в полутёмное помещение, осторожно преодолел несколько ступенек вниз и наконец оказался в небольшом зале магазина.

Окон не было, под потолком горела жёлтая люстра, освещая разной формы черепа, колбы и прочие предметы на полках. За прилавком стояло какое-то плюгавое существо — даже не сгорбленное, а будто коряво погнутое, с оттопыренными руками. Оно следило за Глебом маленькими выпученными глазами красного цвета.

— Хозяина позови, — сказал Глеб, и существо неприятно оскалилось, обнажив острые зубы.

— Вам тут не место, — ответило оно шелестящим голосом.

— Буду я ещё у всякой нечисти спрашивать, где мне место. Даже черти ваши умнее тебя, пропустили. Скажи хозяину, что видящий пришёл.

Существо умолкло и отшагнуло назад, но больше сделать ничего не успело: открылась задняя дверь, и в зал вышел мужчина лет сорока в чёрном костюме. Выглядел он хорошо, и человеческую личину держал умело, Глеб с расстояния видел только красные глаза.

— Думал, вас, видящих, передушили уже всех, — сказал он. Существо тут же, согнувшись, скрылось из виду.

— Это ты, Андрюша, так покупателей завлекаешь? — не отреагировав на реплику, спросил Глеб. — Поставил бы уж кого поприличнее.

— Ты не покупатель, — ответил, чуть поморщившись, Андрюша. — Чего пришёл?

— Разговор есть.

Он подошёл ближе, облокотился на прилавок, и теперь его красные глаза почти светились.

— Дальше не пущу, так говори, видящий.

— Упырём тебя звать или по-нормальному будем?

— Ну давай по-нормальному. Напомни-ка своё имя…

— Упырь так упырь.

Андрюша на пару секунд неприятно оскалился, а потом сказал:

— Ты не в бордель пришёл, Глеб, почестей тебе тут не полагается. Говори, чего надо.

Бегло улыбнувшись, Глеб достал из внутреннего кармана куртки тетрадный лист, развернул и положил на прилавок.

— Скажи мне, Андрюша, какая тварь может через такую руну питаться?

Андрюша придвинул лист за самый край и, разглядывая руну, скривился — потом так же осторожно убрал от себя подальше и поднял взгляд.

— У меня тут не благотворительность, знаешь ли. Чем расплачиваться будешь?

Глеб молча отодвинул рукав куртки и положил на прилавок руку без меток. Андрюша уставился на запястье. Тут и проявилась его истинная личина: глаза округлились, выпучились из орбит, веки почернели, впала серая кожа на щеках, два уродливых, стоящих рядом клыка вылезли поверх рта. Но, облизнувшись, он встряхнулся, отвёл глаза и снова принял человеческий вид.

— То, что ты ни на чьей стороне, ещё не значит, что тебе доверять можно. Такие как раз опаснее всего, — сказал он. — Деньги давай.

Глеб усмехнулся и достал несколько купюр, положил на прилавок.

— Скорее всего, злой дух, который как-то выбрался из Нави, — убрав деньги, сразу сказал Андрюша. — Светлую энергию жрёт, чтобы из тени на солнце выходить. Как его найти, тебе никто не скажет. Если в тени скроется, даже ты не отличишь. Одно могу сказать — в этом городе такой силы нет.

— Найти мне его не проблема. Как обратно в Навь отправить?

— Живые туда не попадают, Глеб. Какое у тебя есть оружие?

— Только охотничий нож.

— Тут нужно чистое серебро. У нас, сам понимаешь, не водится.

Глеб взял листок и убрал обратно в карман. Он знал, у кого водится серебро.


Часть вторая. Зараза к заразе не липнет

Темнота начинала трескаться, как лёд, выпуская таящихся в ней существ, и Глеб почувствовал, как руки схватывает холод. Гнездо на заднем сидении беспокойно зашевелилось, и из него послышался тяжёлый вздох, словно от боли. До Ростова оставалось всего пару километров, но Глеб всё-таки съехал на обочину, остановился и замер.

Стоило только закрыть глаза, как он резко провалился под воду и, скованный её пронизывающим холодом, начал тонуть. Цепкие костлявые руки ухватили его за ступни и потянули вниз — туда, где густота воды смыкалась в непроницаемую пелену. Медленно, но верно таяли пробивающиеся сквозь поверхность лучи света, и он терял способность видеть, но не переставал слышать и ощущать прикосновения…

Глеб очнулся и глотнул воздух. Сон был такой вязкий, что он едва не потерял в нём себя. Он встряхнулся, потёр лицо и включил в машине печку. Тут же вышел и открыл заднюю дверь, разворошил гнездо и выпутал из него семилетнего мальчика, похлопал его по холодным щекам.

— Проснись, Никитка.

Он забрался на сидение, сгрёб мальчика в охапку и закрыл машину.

— Пап?

— Я здесь. — Глеб крепко обнял его, укутав в куртку, чтобы сперва согреть своим теплом. — Мы уже близко, Никитка. Осталось немного. Но спать больше нельзя.

— Я умру, пап? — тонким голосом спросил Никита.

— Нет. Ты не умрёшь. Только не спи — и не умрёшь, хорошо?

— Хорошо. А ты не умрёшь?

— Этого я пока не знаю. Давай-ка тебя как следует согреем.

Он поцеловал Никиту в лоб, нос, щёки, растёр ладони и ступни, а потом одел его в шерстяной свитер и носки, которые взял из дома, и укутал в одеяло.

— Вот, жуй яблоки, пока мы едем, они помогут тебе не спать. Если станет хуже, сразу говори мне, хорошо?

— Хорошо, пап.

Глеб оставил Никите пакет с яблоками, перебрался на водительское кресло и сразу рванул с места.

— Смотри, Никитка, сейчас по мосту будем ехать. Ты помнишь Ростов?

Никита, жуя яблоко, прилип лбом к окну.

— Это я помню! Здесь абрикосы вкусные прямо на улице растут.

Вид на мосту раскрывался в обе стороны просторный — неровно поднимающийся над Доном, бугристый город занимал весь горизонт, а над ним висело затянутое густыми облаками небо. Преодолев мост, Глеб притормозил, осмотрелся, а потом съехал с широкого проспекта на узкую улицу, свернул на другую, ещё на одну и остановился на небольшом, плотно закрытом от неба кроной деревьев закутке из старых двухэтажек.

— Пойдём, Никитка.

Он обошёл машину и взял сына вместе с одеялом. Никита, дожёвывая яблоко, положил голову ему на плечо и обнял за шею.

На углу выкрашенного в белый цвет дома была неприметная зелёная дверь, с виду будто запечатанная, но стоило Глебу только подойти, как она распахнулась, и на улицу выскочила девушка, лица которой он не разглядел из-за густых рыжих волос. Бормоча под нос проклятья, она обдала его сладким травяным запахом и промчалась мимо. Глеб уже не видел, как чуть погодя девушка обернулась.

С улицы это выглядело так, будто он вошёл в обычный подъезд, но оказался он в просторном светлом зале, невесть как поместившимся в таком маленьком доме. Дверь за его спиной вежливо закрылась. Магазин выглядел богатым, и не в сравнение с упыриной конурой полки ломились от товаров. Были тут меха, травы, драгоценные камни, чучела животных, оружие и множество прочего. Глеб прошёл между пахучих полок. У прилавка стоял большой накачанный мужик в светлой, вышитой рунами рубахе и сам с собой возмущался.

— Чем тебя так ведьма разозлила, Попович? — спросил Глеб, и мужик стал возмущаться во весь свой раскатистый бас.

— Ты гляди, припёрлась! Кристаллы, говорит, давай! Сила у неё нечистая завелась в доме, на порог не пускает! Где это видано, чтобы к ведьме зараза прилипла!

Глеб улыбнулся и подошёл ближе. Попович, разглядев его, тут же утих.

— А, ты. Зачем пожаловал? — спросил спокойно.

— Мне, Попович, надо со злым духом из Нави управиться.

— С чего вдруг видящему приспичило руки марать? Это вроде наша работа.

Глеб стерпел усмешку в голосе Поповича, некогда ему было объяснять, что если бы «они» хорошо делали свою работу, его бы здесь сейчас не было. Он осторожно приопустил одеяло. Никитка сопел ему в шею и молчал.

— Видишь вот здесь? — На тыльной стороны шеи была начертана чёрная руна. — Хотя ты же не можешь. Дух оставил здесь метку, и теперь питается светлой энергией, чтобы на солнце жить. Когда энергия закончится, Никитка умрёт.

Попович присмотрелся, но руну не увидел, свёл хмуро густые брови и серьёзно сказал:

— Сколько нечисти видал, впервые такое встречаю. Так, ну слушай. Защита тебе нужна, иначе мигом тебя задушит. Против Нави нужна Правь. Самое простое: семь добрых дел и руна солнца, на время должно помочь.

Он порылся в оберегах и выложил круглый медальон на подвеске.

— А дальше дело нехитрое. Убить его надо. Чище всего будет, ежели башку срубишь. Но тут надо уметь с мечом управляться.

Попович ушёл куда-то и стал греметь оружием, но Глеб, задумчиво покусав губу, сказал:

— Меч я брать не буду.

— Ежели боишься башку рубить, так скажи, помочь могу, — не показываясь, пробасил Попович.

— А если я его серебряной цепью свяжу?

Попович снова загремел и наконец вышел обратно. Положил на прилавок цепь толщиной с палец, по обоим концам которой было закреплено по шарику.

— Бери тогда гасило, Глеб. Этот крепкий. Так удержит, что он своей же силой захлебнётся. И ежели что, гасилом башку тоже можно… но грязи будет много.

— Возьму. Сколько с меня?

— Бери так, за ребёнка не жалко. Совсем уже очертели эти гады. Только гасило верни потом, ежели выживешь.

— Спасибо, Попович.

Глеб сгрёб товар и вышел обратно на улицу. Дверь снова сама собой закрылась.

— Никитка, ты как? Не спишь?

— Не сплю. Пап? А ты видел, какой там медведь был? Это настоящий?

— Настоящий, только мёртвый.

— А мёртвого оживить обратно можно?

— Иногда можно, только он уже будет не такой, каким живой был.

Глеб пошёл к машине, но остановился. Между деревьями в траве топталась рыжая ведьма и, по-прежнему бормоча себе под нос, собирала в сумку какую-то траву.

— Слышал, помощь нужна, — сказал Глеб, и она остановилась, повернулась к нему, уставилась раскрытыми вовсю зелёными глазами. Взгляд у неё был тяжёлый, пожирающий, но Глеб в глаза ведьмам смотрел спокойно, только трогать себя не позволял: они могли руками силу забирать.

— С чего вдруг помогать станешь? — спросила ведьма, задрав подбородок.

— Доброе дело на дорогу пригодится.

— Добрые дела собирает тот, кто на недоброе идёт.

Не отводя взгляда, она вальяжно, раскачивая длинной, расшитой узором юбкой, вышла с травы на асфальт. Глеб не ответил. Ведьма остановилась перед ним и осмотрела внимательно с ног до головы. Была она как породистая лошадь — красивая и холёная.

— Мало кто помощь ведьме добрым делом считает.

— А я не тебе помогать буду. А тому существу, которое у тебя дома заплутало.

Она фыркнула, пожав красные губы.

— То сила нечистая. Она тебя даже в дом не пустит.

— Меня пустит. Меня, видишь ли, на любую сторону пускают.

Взгляд ведьмы мгновенно изменился. Она раскрыла глаза, казалось, ещё больше и удивлённо осмотрела его снова.

— Видящий, стало быть…

— Стало быть.

— Как интересно… Никогда не встречала.

Она медленно обошла его сбоку, разглядывая как неведомое существо, остановилась за спиной, спросила:

— Кто это у тебя тут?

Никитка испуганно затих, уткнувшись носом в плечо. Глеб обернулся, и ведьма отдёрнула протянутую было руку.

— Как тебя зовут?

— Варвара.

— Я Глеб, а это Никита, мой сын. Слушай, Варвара. Мы спешим. Cадись в машину, указывай куда ехать и держи при себе руки, если хочешь дом вернуть. Ни кристаллы, ни трава тебе тут не помогут.

Варвара, что очевидно, не любила, когда ей командовали, и нос задрала. Но послушалась и в машину села, ибо понимала, что от такой помощи не отказываются. Глеб усадил Никиту обратно на заднее сидение, посмотрел на карте нужный адрес и сразу нажал на газ. К счастью, не пришлось далеко уезжать из центра — только отклонились чуть в сторону. Варвара жила в старом частном доме, неприметно приткнувшемся между двухэтажек. Нависал над двором большой раскидистый дуб.

— Тронешь Никитку, без рук оставлю, поняла? — спросил Глеб.

Варвара фыркнула, но промолчала. Глеб надел шляпу и вышел из машины. Сперва осмотрел бордовую калитку с витым узором, обычная была калитка, без меток. Он опустил ручку и вошёл во двор.

Сразу стало ощутимо, что в доме кто-то поселился, и этот кто-то — сущность добрая, хотя и бедлам она устроила знатный: двор был завален множеством вещей, начиная от мебели и занавесок, заканчивая травяными настойками и даже чулками. Глеб, пробираясь к дому, перевернул торчащий вверх ногами стол, закрыл распахнутые дверцы серванта и нырнул под нависший балдахином тюль. Дверь была открыта, и он вошёл в прихожую. Воздух внутри дома был свежий, почти лесной, и на стенах островками неярко светилась красивая серебристая энергия, будто ей намыливали стены.

Глеб осторожно коснулся одного островка, энергия пыльцой легла ему на пальцы и тут же истаяла. Он почувствовал, что сущность его приняла. Однако показываться она не спешила, осторожничала, и Глеб сначала осмотрел две комнаты, где царили не по-ведьмински тщательные порядок и чистота, а потом кухню и наконец в маленькой ванной нашёл разноцветного гладкошерстного кота. Кот сидел на раковине и смотрел на Глеба желтыми глазами, как ему показалось, с любопытством.

— Ну здравствуй, — сказал Глеб.

Кот мяукнул. Усы у него были длиннющие и пышные. Он позволил себя погладить и даже потёрся носом о ладонь.

— Пойдёшь со мной?

Кот снова мяукнул, и Глеб счёл это за согласие, осторожно взял его на руки и пошёл на улицу. Кот спокойно сидел до самой машины, но, завидев ведьму, зашипел и встал на дыбы.

— Домовой у тебя завёлся, Варвара, — сказал Глеб. — А сила нечистая — это ты. Правильно тебе Попович говорил: зараза к заразе не липнет.

— У, чего уставился! — Варвара ткнула пальцем в кота. — Не приглашала я тебя! Всю траву мне, наверное, перепутал.

— И не только траву, — туманно ответил Глеб, не желая вдаваться в подробности разрушений, и взял ручку, чтобы поставить седьмую метку на запястье.

— Никита, у нас теперь будет домовой жить, представляешь?

Он обернулся, а Никита не отвечал — сидел, крепко стиснув одеяло, и плакал. Плохо ему было. Глеб снова ощутил холод в руках. Он посмотрел на Варвару.

— Да выхожу, выхожу! — воскликнула было она и потянулась к ручке двери, но он спросил:

— Машину водить умеешь?

Она удивилась перемене в его голосе, ответила без былой надменности:

— Умею.

— Тогда помоги нам, пожалуйста, Варя, я боюсь, ему совсем плохо станет.

Варвара кивнула. Она пересела за руль, а Глеб — назад к Никите, кот, прижав уши, последовал за ним.

— Пап?

— Я здесь.

Он обнял Никиту вместе с одеялом.

— Ты не умрёшь, пап? Не умирай, хорошо? Не умирай, пап, хорошо?

Никита начинал рыдать. Глеб поцеловал его светлую макушку и ответил:

— Хорошо.

Никита немного затих, но ему всё ещё было холодно.

— Куда ехать? — спросила Варвара.

— Вернись немного назад, на позапрошлый переулок, кажется. Я видел, там цвело дерево.

— Цвело дерево в сентябре?

В дороге Глеб пояснил:

— Мы, Варя, ищем злого духа, который вытягивает у Никитки энергию. А энергия у него особенная, он исцелять умеет. Видишь?

Они притормозили у сухого белого дерева. Одна ветка у него была покрыта лиловыми цветами.

— Чудеса… — пробормотала Варвара.

— Сверни здесь и езжай прямо не очень быстро.

Глеб ухватился взглядом за едва заметный, тающий в воздухе след энергии и руководил теперь дорогой.

— Что это за дух такой, ты мне скажи, который детей убивает?

— Найдём — посмотришь. У Никитки вспышка была, думаю, он из-за этого приехал. Почувствовал на расстоянии. Понимаешь, такую энергию нельзя в себе держать, её отдавать нужно. Мы с ним бываем в разных местах, помогаем людям или животным. А если долго ничего не делать, энергия накапливается и потом выплёскивается внезапно, может вся улица так зацвести. Здесь направо сверни.

Варвара, что-то отвечала, но её голос становился глухим и ватным, а потом Глеб перестал слышать её совсем, видеть совсем — он провалился в темноту, и все его чувства будто парализовало. Он замерзал и терял силы. И было больно, очень больно внутри. Глеб понял, что они близко. Теперь ничего не оставалось, кроме того, как следовать за этой болью. Он закрыл глаза и положил ладонь Никите на макушку. Едва слыша сам себя, он указывал Варваре, куда направлять машину.

А потом они его нашли.

— Он здесь, — сказал Глеб твёрдо и открыл глаза.

— Хочешь сказать, что твой злой дух… депутат? — неуверенно спросила Варвара, и он посмотрел в окно. Они стояли у общественной приёмной депутата Законодательного собрания Исаева Георгия Валентиновича.

— Ч-чёрт.


Часть третья. В чёрной воде

Тяжёлая дверь приёмной открылась, и на улицу вышел старик в потрёпанном, провисающем до колен пиджаке. Он скривился, держась рукой за больную спину, и медленно поковылял прочь, опираясь на палку. Глеб проводил его взглядом.

— Может, конечно, статься, что твой дух просто тут работает… — сказала Варвара, и он задумчиво повернулся.

— Посмотри новостную сводку по району.

Варвара порылась в своей большой, забитой всякой всячиной сумке и достала телефон.

— Что искать?

— Преступления, болезни… Подумай. Что злой дух делает среди людей? Он не может просто жить, просто работать, это не обычный человек, Варвара, он не для этого выбрался. Я думаю, он здесь, чтобы сеять злость и страх.

Варвара листала ленту новостей, и лицо её становилось всё более задумчивым.

— Тут такое… Читать?

— Не надо, — ответил Глеб и осторожно пересадил Никиту, поправил одеяло, сказал:

— Ты держись тут, Никитка, хорошо? Не засыпай.

— Хорошо, — послушно ответил он и обнял кота, когда тот забрался в кокон и замурлыкал.

Глеб стянул волосы резинкой и приладил в руке гасило, чтобы в глаза не бросалось, но удобно было при необходимости использовать.

— За помощь спасибо, — сказал он Варваре. — Дальше я сам. Уходи, если хочешь.

— Как же ты без меня к депутату пройдёшь? — задрав нос, спросила она.

— А как я с тобой к нему пройду?

Варвара фыркнула и быстро рассовала разные вещички по карманам в платье, которые Глеб сперва не заметил. Потом потёрла в ладони какую-то пахучую траву и с генеральской решительностью распахнула дверь машины.

— Идём, видящий! — возвестила она. — Да помалкивай!

Глеб поцеловал сына, вышел на улицу спокойно и поставил машину на сигнализацию.

— Любите вы, нечисть, по сущности обращаться, будто забыть боитесь. Ты не переживай, Варя, напомню при надобности, кто я такой.

Она остановилась, выпятила грудь и посмотрела на него гордо.

— Ты мне вот что скажи. Если ты там помрёшь, мне что с твоим сыном делать?

Глеб отвернулся и пошёл к зданию.

— Не помру.

Они вошли в просторный, освещённый винтажной люстрой холл с каменным полом. На второй этаж вела широкая лестница с белыми перилами, но Глеб интуитивно почувствовал, что туда ему не нужно, и сразу же увидел с правой стороны дверь с табличкой.

— Слушай, Варя, — сказал он прежде чем взяться за ручку. Голос в холле становился гулким. — Плата мне за доброе дело не нужна. А если идешь, потому что приключений хочешь, тоже лучше сразу уходи. Это серьёзное паршивое дело.

— А я не тебе, видящий, помогать иду, — упрямо ответила Варвара. — А сыну твоему. Мы, хоть и нечисть, тоже соблюдаем правила. А то, что там за дверью сидит, оно и тебе, и мне враг. И что-то мне подсказывает, что у тебя духу не хватит его обратно в Навь отправить.

Глеб ничего не ответил, молча открыл дверь и пропустил Варвару вперёд, потом вошёл сам.
В небольшом кабинете без окна за столом, размещённом буквой Т, сидели двое. Объёмная дама в белой кофте, стянутой поясом под грудью, писала какую-то бумагу, то и дело шумно вздыхая. Чуть обойдя её сбоку, можно было увидеть девушку в очках, которая бесшумно печатала на ноутбуке. Девушка подняла сосредоточенный взгляд, тут же встала из-за стола и осторожно протиснулась между дамой и шкафом за её спиной.

— Добрый день, — сказала она, обращаясь к Варваре. — Проходите, пожалуйста.

Варя улыбнулась и ласково погладила девушку по плечу, на котором гладко лежала светлая ткань пиджака.

— Я к Георгию Валентиновичу, душечка.

Лицо девушки тут же разгладилось и всякое выражение с него исчезло.

— Конечно, — ответила она и указала на дверь.

— А чего это ей без бумаги можно?! — тут же разразилась басом объёмная дама, но стоило Варваре только на неё зыркнуть, как дама икнула, опустила глаза и взялась снова писать бумагу.

Глеб, не принимая в происходящем никакого участия, прошёл за Варварой в следующий кабинет, где в сумрачной серости сперва никого видно не было. Стоял стол тоже буквой Т, висели на стене флаг партии и портрет президента. А потом Глеб пригляделся и увидел — будто свечение в воздухе. Никиткину энергию в тени видно было, а самого духа — нет.

— Настя, кто эта женщина? — раздалось из пустоты. — Я же сказал, что перерыв.

Глеб, щёлкнув переключатель света, сказал в дверной проём.

— Настя, будьте добры, сообщайте всем, что Георгий Валентинович сегодня больше не принимает.

— Шо значит «не принимает»! Я уже битый час эту бумагу пишу! — снова грянула дама и снова под взглядом Варвары замолчала.

Глеб закрыл дверь. Варя ткнула его кулаком в плечо.

— Дурень ты, видящий, сказала же, помалкивай!

— Руки, Варя.

— Какие гости, — сказал мужской голос, и теперь они увидели того, кто сидел за столом — Исаева Георгия Валентиновича собственной персоной.

Это был мужчина за сорок самой обычной «депутатской» наружности: прилизанный, чистенький, в лоснящемся чёрном костюме. Ничто в нём не бросалось в глаза и ничто не выдавало истинной сущности. Он даже улыбался обычно, как с предвыборного плаката. Но Глеб вмиг ощутил, как раскалилась руна солнца, исторгая из себя свет, и забился пульс в запястье. Он знал, что защита долго не продержится. Что это глянцевое лицо — всего лишь маска.

— Гоша, — сказал он. — Всегда подозревал, что у нас в стране во власти нечисть сидит.
Исаев иронично хмыкнул.

— Так проходи, садись, — сказал. — Рассказывай, как нашёл меня.

Глеб прошёл и сел на стул для посетителей. Варвара вытаращилась на него удивлённо и осталась стоять.

— Я вот что понять хочу, Гоша. Чего тебе нужно? У нас тут лучше, чем в Нави?

— А ты бывал в Нави?

— Говорят, туда живые не попадают.

— Так ты, значит, пришёл меня убить?

— Это я пока не решил.

— Прости, что? — спросила Варвара, встревая в разговор. — Не решил? Почему ты мне сразу не ска…

Исаев повёл рукой по воздуху в почти изящном жесте, голос Вари сошёл до хрипа, и она схватилась руками за горло. Глеб только сейчас заметил, что у неё были длинные, покрытые чёрным лаком ногти, почти заострённые. Она впивалась ими сейчас в свою собственную плоть.

— Девчонка твоя? — спросил Исаев, не спеша поднялся с кресла и подошёл к ней ближе. — Точно не мать твоего сына. Мутная энергия. Он ведь убил свою мать, верно? Ещё при родах.

Глеб тоже поднялся из-за стола.

— Я сюда за одной жизнью пришёл, — не ответив на вопрос, сказал он. — Оставишь в покое моего сына, и я уйду.

— Нет, Глеб. Ты не уйдёшь.

Исаев, не выпуская Вариного горла из крепкой хватки, обратил своё внимание к Глебу — они стояли теперь друг напротив друга, разделённые столом. Глеб был спокоен и твёрд, только внутри, под сердцем куском льда ощутимо примёрз липкий страх: не свой — Никиткин. Исаев это чувствовал, он ухватился за слабое место и ломал хрупкую защиту — его маска мертвенно застыла.

Погасла руна солнца. Глеб успел выбросить гасило секундой раньше, чем давящая сила ударила его в грудь и сбила с ног. Его откинуло назад, он влетел спиной в деревянный шкаф и засыпанный папками, бумагами, ничего перед собой не видя, повалился вниз, сквозь хрустнувший пол — под воду.

Боль от острого холода прошлась по телу металлическим гребнем. Глеб не мог заставить свои руки и ноги пошевелиться и ничего не видел вокруг, он тонул в чёрной воде всё глубже. Грудь свело спазмом, он безвольно вдохнул и, уже захлёбываясь, увидел, пробивающийся сквозь поверхность лиловый луч…


Часть четвёртая. Живые в Навь не попадают

Он открыл глаза. Закашлявшись, отхаркнул на пол чёрную воду из лёгких.

В кабинете было по-прежнему светло, в нём по-прежнему были стол, флаги и портрет президента. Но депутат Исаев прежним уже не был. Он стоял на коленях посреди кабинета, Варвара, уткнувшись каблуком ему в спину, держала стиснутым в серебряной цепи его горло. Глеб отряхнул с себя бумаги и, тяжело дыша, поднялся, подошёл ближе. Скованный цепью Исаев потерял силу, и на свету теперь было видно его истинную личину — появились морщины и седина, впала слабая грудь. Он походил на жалкого старика.

— Что ты делаешь, Варя? — спросил Глеб, но она не могла говорить — на горле проступили кровоподтёки — только стиснула цепь сильнее и жестче уперлась каблуком.

— Подожди.

Она посмотрела в ответ гневно и ещё больше усилила хватку. Глеб вспомнил слова Поповича: гасилом тоже можно отрезать голову. Все говорили ему, что иначе как смертью духа обратно в Навь не отправить, что живые туда не попадают…

И тут он понял.

— Стоп. Живые в Навь не попадают. Это неупокоенная душа. Что-то мешает ему обрести покой, только он не помнит что. Я ошибся, это не злость, а боль. Найдём его боль, и он сам уйдёт в Навь.

Варвара раздражённо опустила ногу, стукнув каблуком об пол, и Глеб перехватил у неё цепь. Присев на корточки, он как следует заковал депутата и проверил карманы — нашёл паспорт, ключи и мобильный. Потом прошёлся по кабинету, порылся на столе, взял скотч и заклеил Исаеву рот на всякий случай. Проверил телефон, но в нём не было ни одной фотографии.

— Просто так человек появиться или воскреснуть не может. Значит, никто не знает, что он умер. А это место ему чужое, надо посмотреть там, где он живым обитал. Поедем к нему домой. Только придётся его с собой забрать. Есть у тебя ещё эта волшебная трава?

Варвара уставилась на него, вовсю раскрыв глаза, подошла близко и треснула кулаком в грудь. Глеб почувствовал удар остро, лёгкие всё ещё саднило, но он позволил ей поколотить его несколько раз, стоял сдержанно, а только потом перехватил руку, стиснув крепкой хваткой запястье.

— Хочешь узнать, почему я ему помогаю, а тебя спасать не бросился? — спросил, не отпуская. — Потому что его боль мучает, которую он вспомнить не может, а у тебя просто бардак в душе. Домовой приходит туда, где защита нужна, а ты сама от себя защиты ищешь, бестолковая. Коробит тебя, когда нечистью зовут, а что ты хорошего в жизни сделала? Злого духа убивать пошла? Думала, плохому парню башку срубишь, так доброе дело сделаешь? Потому и нет для меня между вами разницы никакой. Тёмным зовись или светлым — всё одно нечисть.

Глеб ослабил хватку, и она вырвала руку. Отвернулась обиженно, достала из кармана маленькую склянку и капнула на руки масла, сразу пошла к двери.

Изловчившись, Глеб поднял Исаева и закинул на плечо. В цепи он не мог сопротивляться, и это облегчало ношу. Вышли. Объёмная дама из приёмной исчезла, осталась только девушка, да и та стояла на прежнем месте, будто не могла вспомнить, что она здесь делает. Варвара снова погладила её по плечу, и девушка очнулась, спросила:

— Добрый вечер, вы к Георгию Валентиновичу? Извините, он сегодня уже больше не принимает.

Потом взяла с кресла свою сумочку и направилась к выходу. Пошли следом за ней. На улице начинало темнеть. У парадного входа Варвара сначала огляделась, чтобы никто из окон не глазел, а потом Глеб снял машину с сигнализации и уложил депутата в багажник.

— Пап, ты не умер! — воскликнул Никита, когда они вернулись в салон. — Я боялся, что ты утонешь.

Глеб поцеловал его в макушку.

— Прости меня, я чуть было всё не испортил. Как ты тут?

— Больше нигде не больно. Только устал как будто. Можно я теперь буду спать, пап?

— Теперь можно. Только Варваре поможем, хорошо?

— Хорошо.

Никита выбрался из одеяла и спустил с сиденья ноги, сел ровно, вытянув спину.

— Дай руку, Варя. Только без хитростей, — сказал Глеб, и она, хоть и продолжала кукситься, всё же послушалась. Даже на сидение забралась, чтобы поглазеть.

Видеть она, правда, ничего не могла — только Никита взял её ладонь в свою и всё. А Глеб видел, как плавно потянулась по её руке чистая энергия, как окутала больную шею и постепенно впиталась в кожу, сняв воспаление. В сущности, не было это таким уж особым зрелищем, но он всё равно всегда смотрел и думал, как это красиво.

— Чудеса… — прошептала Варвара, ощупывая горло. Ни царапин от ногтей, ни кровоподтёков не осталось. — Никогда такого не встречала.

— Простого спасибо будет достаточно, — серьёзным тоном сказал Никита, поднимая ноги обратно на сидение.

Варвара улыбнулась.

— Спасибо.

— А обычно мы с ведьм двойную плату берём, — встрял Глеб, и она перестала улыбаться.

Они поехали, когда Никита снова устроился в своём гнезде с котом. Глеб не спрашивал, везти Варвару домой или нет, а сразу поехал по адресу Исаева из паспорта, и она ничего не сказала, сидела молча всю дорогу и смотрела в окно.

Уже стемнело, когда он нашёл нужный дом. Улица была полностью частной и слабо освещённой, но этот дом выделялся среди прочих кладкой из светлого кирпича. Перед забором была выложена аккуратная площадка из плитки. Глеб открыл ворота и заехал внутрь, чтобы не бросать машину на улице. Двор был просторный, с гаражом, росли фруктовые деревья, на крытой площадке стоял прямоугольный стол и несколько кресел.

— Мертвечиной разит, — сказала Варвара, выйдя из машины.

Глеб повернулся к ней, ничего подобного он не чувствовал.

— Сможешь найти? Вдруг повезёт, и он где-то здесь. Я пока дом посмотрю.

— Попробую.

Варвара пошла вглубь двора, а Глеб открыл дверь дома и включил свет. Внутри было тихо, довольно чисто и на первый взгляд совершенно обычно: небольшая гостиная, просторный зал с множеством окон, дорогая, но не вычурная мебель. Чуть погодя Глеб заметил, что на подоконниках стояло множество горшков с теперь уже иссохшими растениями. Штампа в паспорте у Исаева не было, но, возможно, тут жила женщина? Он проверил шкаф и обувную полку в прихожей. Женских вещей не нашлось. Не было их и в спальне. Только осторожно осмотрев ящики комода, он нашёл подвеску с тёмно-красным камнем.

Варвара окликнула его со двора. Она стояла под большой яблоней и смотрела себе под ноги. На какой-то момент показалось, будто её глаза светятся в темноте.

— Он или не он — не знаю, но тут кто-то мёртвый лежит. Копать надо.

Час близился к ночи, а могилу так скоро не выкопаешь, так что Глеб сразу пошёл в гараж, нашёл лопату и приступил к делу. Скоро ему стало жарко, и он отдал Варваре свою куртку. Она сидела на траве и раскладывала таро.

— Я нашёл вот это. — Глеб бросил ей подвеску. — Мне кажется, здесь жила женщина, но кто-то убрал все её вещи. Скажи мне, пожалуйста, что я раскапываю сейчас не её.

Варвара подняла подвеску и внимательно изучила, только что на зуб не попробовала.

— Это гранат. Камень чистого боя, кривую душу погубить может. Цепочка золотая.

Намотав подвеску на ладонь, она стала почти исступленно раскладывать карты, собирать обратно и снова раскладывать, то и дело чертыхаясь.

— Не знаю, Глеб, не могу понять что такое, карты путаются. Нечистое тут что-то. Как будто этот камень сразу двое носили.

Глеб молча копал. Варвара помучилась с картами ещё немного, наконец выругалась и убрала их в карман.

— Есть тут еда какая-нибудь, ты не видел? — спросила она.

— На что бессмертной душе еда? — не отрываясь от дела, прокряхтел он.

— Душе, может, и не за чем, а мне поесть охота.

— В машине яблоки остались, возле Никитки лежат, пойди возьми. Они живительные, силы прибавляют.

— Где взял?

— Где взял, там тебе не дадут.

Она фыркнула, поднялась, подобрав юбку, и пошла к машине.

— Варя! — окликнул Глеб.

Она обернулась.

— Тронешь ребёнка, я тебя лопатой убью.

Варвара уставилась на него, ожидая, что он засмеётся, но Глеб даже голову не поднял — продолжал сосредоточенно копать.

— Дурень ты, видящий, — буркнула она и агрессивно пошла дальше.

Полчаса спустя Глеб наконец-то наткнулся на завёрнутое в окровавленное покрывало тело. Он бросил лопату и перевёл дух, а потом откинул в сторону край покрывала.

Это был мёртвый Исаев. Выглядел он до странного не так плохо, как можно было ожидать: чуть моложе того, что лежал сейчас в багажнике, почерневший, с рваной раной на груди и шее — вот и всего. Не было ни смрада, ни следов гниения. Глаза его были закрыты, руки — сложены на груди. Глеб и Варвара стояли на краю ямы и смотрели на него.

— Почему он так хорошо сохранился? — чуть ли не шёпотом спросила Варя. — Он же уже… не меньше года депутатом служит. И смотри какие раны. Как будто его волки порвали…

Глеб вздохнул.

— Это не волки, Варя. Они трупы не закапывают. Сразу двое камень носили, говоришь?

Он развернулся и пошёл к дому, слыша, как Варвара за спиной чертыхается. Зашёл в ванную, тщательно вымыл с мылом лицо и руки и уже на обратном пути стянул с волос резинку. Оставалось только выключить свет и запереть дверь: делать в этом доме больше было нечего.

— Слушай, Глеб, может, по-человечьи сделаем? Полицию там… — топчась на месте, неуверенно спросила Варвара.

— Какую полицию? С серебряными пулями?

Глеб понял, что она боится, — увидел по глазам. Он улыбнулся, отчего-то сделалось ему забавно. Варвара ведьма была хоть и бестолковая, но всё же человечная, потому и с человеком ей было проще — погладил по плечу и делай с ним, что душа пожелает. А поди погладь того, кто тебе глотку выжрать может.

— Тогда давай хотя бы до утра подождём? Я вас у себя спать положу.

— Утром ты уже ни одного оборотня от человека не отличишь. А ночью они все собираются в одном месте.

— Все?…

— Едешь или останешься труп сторожить?

И они поехали. Выбрались с маленьких улиц в шумный центр. Машину пришлось оставить у здания правительства. Глеб взял шляпу и оставил в бардачке руну солнца. Хотя он был уверен, что Исаев теперь для Никиты неопасен, всё же мысль о том, что он не может взять сына с собой, беспокоила его.

— Прости, мы что идём в волчье логово без защиты? — спросила Варвара уже на улице.

— Нет, Варя, мы идём в ночной клуб.

Подземный переход через Большую Садовую был закрыт, но Глеб всё равно спустился по лестнице и остановился у решётки. По правде, меньше всего ему сейчас хотелось быть здесь. И без того за день хватило нечисти, не говоря уже о том, что он, помимо прочего, чуть не провалился в Навь и раскопал труп. Но он присмотрелся и простучал четыре точки на решётке.

В переходе было темно и до того тихо, что казалось, сейчас откроешь рот и собственного голоса не услышишь. Впрочем, молчали. Глеб глядел по сторонам, привыкая к темноте, и наконец нашёл нужную дверь — её едва можно было различить между двух крошечных, запечатанных рольставнями магазинов. Снова постучал. Шум из открывшейся двери сперва показался неразборчивым и давящим, но скоро стало понятно, что это музыка.

За дверью был недлинный коридор, заканчивающийся бархатным красным занавесом, возле которого стоял огромный детина в костюме. На Глеба он посмотрел без интереса, а на Варвару уставился с подозрением.

— Кто это с тобой? — спросил тяжёлым низким голосом.

— Это Арсену на закуску, — ответил Глеб и сразу прошёл за занавес.

Варя прошмыгнула следом, ткнув его кулаком в спину. Они действительно оказались в ночном клубе, причём зал, уходящий вниз ещё на один этаж, был достаточно большим и заполненным. Неоновый красный свет мрачно освещал чёрное пространство, гремела музыка. Глеб резко ощутил свою усталость, что было не самым лучшим состоянием для подобного места. Здесь стоило каждую минуту быть начеку.

Они спустились. Внизу было ещё громче, но свет уже не слепил глаза. Глеб поймал пробегающую мимо официантку в красном платьице и шепнул ей на ухо:

— Я ищу Арсена.

Она расчертила воздух красным ногтем, и Глеб пошёл в указанном направлении. За танцполом в зоне для отдыха, поделённой решётками, стояли диваны и столики, всюду кто-то расслабленно лежал или сидел, выпивали. Ещё не различив искомого лица, Глеб услышал голос:

— Ара! Вонцес?

Арсен сидел на диване, раскинув по его спинке руки и держал в одной из них бокал с какой-то жидкостью. Это был широкоплечий чернявый мужчина с большим носом и глазами чуть на выкате. Белоснежная рубашка небрежно обнажала золотую цепочку у него на шее.

— Давай без этого, Арсен, — сказал Глеб, усаживаясь на диван через столик. Приходилось громко говорить во всём этом шуме. — Я тебе не друг.

Арсен, раскрыв большой рот, рассмеялся. Варвара неохотно села тоже.

— Ну ты бы заходил почаще, Глеб, у нас тут любят таких сладких мальчиков, как ты.

— Кое-кто из твоей стаи убил человека. Это женщина, мне нужно с ней поговорить. Варя, подвеску покажи.

Варвара выложила на стол камень. Арсен посмотрел на него, лениво отпил из бокала и облизнул губы.

— Ты что-то путаешь, видящий, — сказал он. — Мы законопослушная стая.

Глеб вздохнул и пересел ближе, чтобы не орать.

— Слушай, Арсен, я сюда не порядок восстанавливать пришёл, это дело Поповича и компании. Но если кто-то из твоих решил человечины пожрать, то пусть в следующий раз хоронит по правилам и не плодит паршивых неупокоенных душ, которые потом вылазят из Нави. Ты меня знаешь, я в ваши дела не лезу, плевать мне на них. Но есть одна вещь, которая может вывести меня из себя — когда моего сына трогают. Так что если не хочешь, чтобы я влез в твои дела и прикрыл этот питомник, лучше приведи сюда ту, кто этот медальон носил.

Арсен смотрел на него, растянув на лице довольную улыбку.

— Нравишься ты мне, Глеб, я бы тебя к себе в бизнес взял. Только скажи, будь добр, что мне мешает прямо сейчас тебя и девчонку твою порешить?

На его левой руке прорезались острые когти, и он стал пошкрёбывать ими по спинке дивана.

— Не знаю, Арсен. Что тебе мешает?

Он рассмеялся и жестом привлёк официантку.

— Аню с бара позови, — кивнул ей и снова повернулся к Глебу. — Будем считать, что ты теперь мне должен.

Глеб ничего не ответил. Можно было считать, что он отделался малой кровью. Кто знает, сколько ещё ему пришлось бы возиться с этим делом, не узнай Арсен подвеску.

Аня пришла быстро. Она оказалась не только моложе Глеба, но и даже моложе, чем он мог предположить: ей не было и двадцати пяти. Неужели дочь? В темноте было сложно различить общие черты. Аня, как и прочий персонал клуба, была одета в красное платье, светлые волосы собрала в пучок и ярко подвела глаза. Она смотрела на Арсена так испуганно, будто он собирался её сожрать.

— Насколько я помню, это твоё, — сказал он.

Подвеску Аня сразу узнала. На секунду вскинув брови, она сглотнула слюну и на полшага отошла назад, проблеяла:

— Было моё. Дурной камень.

Варвара хмыкнула и впервые подала голос:

— Если душа кривая, то камень тут не виноват.

Но никто не обратил на неё внимания.

— Ко мне тут пришёл видящий и утверждает, что ты человека убила.

— Арсен, я не…

— Не смей врать! — рявкнул он, и Аня едва не всхлипнула. — Ты что, шавка, не знала, что если труп просто в яму бросить и землёй присыпать, он там сто лет свежий валяться будет? Сколько вас, собаки, учить, что если наделал херни, то лучше сразу от Арсена по рылу получить, чем потом, когда я по-настоящему разозлюсь?

— Арсен, простите, я…

— Просить прощения будешь, когда наши гости уйдут. А пока сядь и рассказывай.

Аня с несчастным видом опустилась на диван.

— У нас с Гошей был роман… — сказала она. — Знаю, что вы думаете. Но я правда так выгляжу, мне двадцать два, у нас была большая разница в возрасте, и мы скрывались ото всех. Я его любила, правда, он сложный был, никто не любил его, а я любила. Только рассказать не могла, кто я, ну как такое расскажешь человеку? Я у него жила почти, заботилась о нём, порядок наводила, готовила еду. Но он всё знать хотел, почему я на ночь не остаюсь и куда убегаю. И однажды он меня запер, не дал уйти. Я разозлилась, а когда злишься, контролировать себя не можешь. Вот и обратилась. А дальше… сама не поняла что — всё так быстро случилось. Очнулась, а бедный мой Гоша мёртвый лежит… Испугалась я, дура, вот и закопала. Живу теперь с этим стыдом, покоя мне нету…

Она замолчала, закрыв лицо ладонями.

— Ну с этим мы поможем, — сказал Глеб и поднялся с дивана. — Пойдём, тут недалеко, даже успеешь мне кофе на дорогу сварить.

Он посмотрел на телефон, оставалось полчаса до полуночи.

— Труп я оставил на месте, перехоронить придётся, — сказал Арсену. — Он свежий, так что сделайте всё чисто, пожалуйста.

— Не учи меня, Глеб.

Ушли, не прощаясь. Глеб ощущал на себе тяжёлый взгляд Арсена, пока ждал свой стакан кофе и дальше вплоть до самого выхода, хотя, конечно, в такой толпе Арсен не мог его видеть.

— Вы мне объясните, что происходит? — спросила Аня, когда они оказались на улице.

— Милый твой из Нави вылез и жрёт людей — вот, что происходит! — снова осмелев, сообщила Варя.

— Помолчи, Варвара, — перебил Глеб, и она фыркнула. — Ты его тут держишь, понимаешь, Аня? Он упокоиться не может из-за того, что ты его не отпускаешь. Нужно, чтобы он ушёл, слишком много от него бед.

— Я не понимаю. Как он может быть здесь? Он же…

— Сейчас поймёшь. Надеюсь, он тебя вспомнит.

Глеб остановился у машины, отключил сигнализацию и открыл багажник. Аня увидела Исаева и, обхватив лицо ладонями, сразу заплакала.

— Гоша! Как же ты?… Ох, бедный мой.

Она сняла с него скотч.

— Аня?

Глеб, чтобы не мешаться, утянул Варвару в сторону.

— Уж и поглазеть нельзя, — обиделась она. — Надо ж убедиться, что там всё чисто.

Глеб улыбнулся. Смешная она всё-таки была.

— Любишь ты, я смотрю, в чужие дела лезть.

— Люблю. На то и ведьма.

— Спасибо тебе за помощь, Варя. Без тебя я долго мертвеца искал бы.

Он перехватил стакан с кофе левой рукой и протянул ей ладонь. Варвара уставилась на неё сначала удивлённо, потом с подозрением, осмотрела с разных сторон и наконец пожала. Глеб, правда, не дал ей увлечься и руку быстро отнял.

— Ну, если таки надумаешь ночь перед дорогой переждать… — вдруг чуть ли не смущённо сказала она.

— Поеду я.

Оба повернулись, когда Аня в голос заревела. Когда они подошли, Исаева в багажнике уже не было — только гасило и осталось. Глеб облегчённо вздохнул, Варвара облегчённо чертыхнулась и неуверенно погладила Аню по плечу.

— Спасибо вам, — сказала Аня. — Что помогли ему, — и быстро пошла прочь, размазывая слёзы по щекам.

Глеб взял цепь и закрыл багажник.

— Давай-ка, Варя, я тебя домой подброшу, а ты за меня завтра Поповичу гасило отдашь, он вернуть просил.

— Добрые дела, значит, уже всё? Теперь услуга за услугу?

Улыбнувшись, Глеб допил кофе и бросил стакан в урну. Он сел в машину и почувствовал, как враз стало легче. Никитка на заднем сидении спокойно спал без всяких сновидений.

---

Пока люди слушают нормальную музыку, я чуть не расплакалась на улице, когда из машины запел Юра Шатунов.

---

Почему я предпочитаю молчать в течение рабочего дня. Попросили тут из дома работу одну сделать, принесли потом за это шоколадку зачем-то. Раздала коллегам в кабинете. Спросили, почему не ем, ответила, что на здоровом питании. Облаяли, как собаки дворовые. И теперь ещё при каждом случае, когда отказываюсь от сыра или чего-то ещё, начинают рассказывать, что на самом деле полезно, а что нет, как будто я спрашивала их мнение или агитировала их что-то не есть. Особенно идиотски это слышать от людей, которые живут на пирожках и думают, что если они не толстеют, то всё ок у них, а то что лицо прыщавое, дык это не от еды. Люди думают, что если ты не ешь сахар и сыр, то зачем ты вообще живёшь. Конечно, на смертном одре я буду вспоминать, как прекрасно мне жилось с постоянными вздутиями кишечника, адскими спазмами во время цикла, с плохими волосами, ногтями, с прыщами, мутным мозгом и зависимостью от еды.

---

На Крис изучаю нездоровые отношения с едой, да простит она меня. Вроде стараюсь не осуждать, не навязывать, но так много говорю сейчас о еде, что она даже сама начала проходить какую-то программу питания. От моей отказалась, хотя я предлагала бесплатный доступ. Ну это не моё дело. К тому же она не потянула бы, ибо «знаю что нельзя и нарушаю» я услышала за два дня несколько раз. А самое странное было, когда её по работе расстроили, и она тайком от меня ела. Тайком от меня! Блин, это и смешно, и грустно одновременно. У неё просто катастрофическая зависимость от еды. Как это не есть кукурузу? Я её год жду, и маму дёргаю всегда, чтобы сварила. И всё такое. Нужно свои отношения с едой пересматривать, а не просто от чего-то отказываться. Иначе получится в духе «ну стало чуть лучше, можно и обратно всё вернуть».

---

Не завершайте рассказы поцелуями, если пишете не про любовь, потому что для читателя это будет про любовь. Людям свойственно думать, что мякоть истории содержится в финале. Короче, подвезли конструктивных отзывов на Чайку, и я в целом успокоилась, но поняла, что финал надо переписать. Один из тех редких случаев, когда я сначала знала, чем закончить, а итоге получилось, что рассказ ушёл в совсем другую сторону, а потом резко вильнул на заранее подготовленную концовку. О, это у вас про то, как любовь побеждает смерть. Вообще-то, нет.

---

Фотографироваться в трусах забавно. Когда б я ещё на себя со стороны посмотрела, если бы не программа. Однако обалдела, как за месяц изменились бёдра. Сантиметры пока не мерила, но даже визуально бросается в глаза, как они уменьшились в объёме, видимо, мои два кг жирка лежали где-то там. В магазине здорового питания, где полно нездорового питания, нашла тыкву и первый раз в жизни попробовала, готова есть целиком сырую.
В пятницу поеду к Крис в Сальск со своим шпинатом. Кто куда ездит летом, а я в Сальск на электричке.

---

Я тут перечитала своего «Поломанного» по «Бесстыжим», который у меня самый популярный из всего написанного до сих пор, и какой же он идиотский. Ну серьёзно, что это вообще за сюжет? Как только в голову пришло. Есть, конечно, неплохие моменты, но не скажу, что прям их достаточно. А читают. Загадки фикбука.

---

Придумала тут новый сюжет для себя нетипичный, что-то вроде магического реализма с элементами славянского фэнтези. Даже почему-то решила, что такое ещё никто не писал. Потом дошло погуглить, собственно, «славянское фэнтези», а его как мух. Ну вечно я с Луны. Хотя фэнтези никогда особенно меня не интересовало, и как во всей этой куче найти хорошее почитать.

---

Карма такая карма. Вчера я расписала человеку, что у него в рассказе плохо, сегодня мне написали, что у меня сюжет банальный, герои безликие, язык никакущий. Трололо. И забавно, и грустно одновременно. Неужели и правда? Я так долго с этим рассказом копалась. Даже думала, он один из лучших. Мне на финал сборника надо, хорошо чтобы было, а переставлять рассказы местами я не могу, потому что они друг за другом следуют по временам года.

---

Совершенно случайно узнала, что люди пишут фанфики по Библии и даже нашла два хороших. Кто-то в комментариях упомянул «Иуду Искариота» Леонида Андреева, и сегодня на работе прочитала эту повесть.
Андреева всегда читать больно и страшно. Он экспрессионист, и он совершенно невероятно пишет, так, что забыть невозможно. Не знаю другого такого писателя. Легла бы сейчас и ревела.

— Иуда, — сказал Иисус и молнией своего взора осветил ту чудовищную груду насторожившихся теней, что была душой Искариота, — но в бездонную глубину ее не мог проникнуть. — Иуда! Целованием ли предаешь сына человеческого?
И видел, как дрогнул и пришел в движение весь этот чудовищный хаос. Безмолвным и строгим, как смерть в своем гордом величии, стоял Иуда из Кариота, а внутри его все стенало, гремело и выло тысячью буйных и огненных голосов:
«Да! Целованием любви предаем мы тебя. Целованием любви предаем мы тебя на поругание, на истязания, на смерть! Голосом любви скликаем мы палачей из темных нор и ставим крест — и высоко над теменем земли мы поднимаем на кресте любовью распятую любовь».

---

Досмотрела Person of interest. Один из немногих сериалов, что за пять сезонов не стухли, было интересно смотреть каждую серию. Для меня это было прям мимимило, особенно первые сезоны: все эти добрые истории про спасение людей. Гарольд и его мораль просто покорили моё сердце, принципы, которые он вкладывал в Машину, прекрасны, а ещё его сыграл замечательный Майкл Эмерсон, которого я обожаю ещё после Лоста за глаза. Блин, ну что за глазищи выразительные. Ещё для меня большой плюс — почти отсутствующие любовные линии и сцены секса, которыми обычно разбавляют сюжет, чтобы нагнать рейтинг. И вообще всё довольно концентрировано, без размазывания.

---

Блин. Я тут поняла, что иногда люблю быть против большинства. Эти тырнет-обсуждалки, где все облизывают какую-то тему и в дёсны целуются, как они друг с другом согласны, вызывают у меня неукротимое желание ввалиться и высказать противоположное мнение, а потом наблюдать, как они все возбуждаются, пишут длинные комментарии и — самое забавное — активно лайкают друг дружку. Блин, ну. Это же так смешно. Ты им слово, они тебе десять. И стоишь такой без лайков, в тухлых помидорах, в польте красивый и думаешь, как хорошо иногда быть мудаком.

---

Внезапно попала на фотосессию во время сдачи мусора и даже не заметила. Листаю фото. О, мой пакет. Ой, блин, это ж я. Когда сначала увидел свой пакет и только потом себя...

---

Сдала мусор на переработку, Диккенса — в библиотеку, и как же полегчало, как будто не в шкафу лежало, а на душе. Публичка всегда была странным местом, но сейчас там всё облеплено красной лентой, сюда не ходи, нигде не сиди, книги не трогай, и никого нет посреди дня в выходной, как в апокалипсис. Раньше там по выходным находиться было невозможно, тут пылесосят, здесь в шахматы играют, фотографируются, дискуссионный клуб, показ кино, какие-то дети, танцы, садовники, фиг место найдёшь, где почитать спокойно. И вдруг тишина.

---

По-прежнему снится сладкое, а режим питания всё страшнее. Теперь каждую субботу хожу на рынок и ещё поставила шагомер на телефон. Вчера нарезала тазик зелени — такой салат. Правда, испортила весь тазик рукколой, не знаю, что теперь делать с пучком этой травы, она на вкус как бульон на косточке с перцем. Кинзу вообще выбросила, как это едят? Хотела покупать мультипекарь, а оказалось, что можно замечательно запекать в микроволновке. И ещё радость — на третий раз таки получился замечательный майонез. Сегодня вот ещё еду сдавать мусор на переработку, наконец-таки открыли точку сбора. Вчера собрала его столько, что не очень понятно, это я повезу мусор или мусор повезёт меня.