Прозрей.
Гет, pg-13, 3815 слов, русские реалии, школа, романс.
Первый рассказ из цикла. Плейлист ко всему циклу
Обложка
Сашка однажды случайно застала Витю Есина в музыкальном классе. К этому времени в школе уже почти никого не осталось, даже дежурных, только некоторые учителя, и можно было спокойно выбраться на лестницу, посидеть с альбомом, чтобы никто не пинал.
— До свидания, Саша, — проходя мимо, сказал физик Лиховский со старомодным кожаным портфелем в руках. — Шла бы ты домой.
Она молча кивнула, проводив взглядом его ботинки, и перевернула страницу, чтобы теперь рисовать Лиховского, но отвлеклась на звуки пианино со второго этажа. Мелодия напоминала Рахманинова, но Витя играл её по-своему, быстрее и сильнее, с болью. Он, наверное, думал, что его никто не видит, потому что сидел спиной к двери. А Сашка видела — стояла там, сжимая пальцами альбом, и не могла пошевелиться.
Сашка до этого любила Витю только совсем чуть-чуть: его вечно лохматые русые волосы и грустный взгляд, будто слегка пьяный, с поволокой. А вдруг влюбилась так сильно, что чуть не расплакалась. Ей теперь казалось, что в Вите красиво всё: и всегда серьёзные, без тени улыбки губы, и сутулая походка, но больше всего — эта музыка внутри.
читать дальшеТеперь она всегда оставалась сидеть на лестнице у музыкального класса, но Витя больше не играл. Он учился в 11 «А» и был отличником, а Сашка была из отстающих «вэшек» и понимала только математику и русский, где не нужно было читать учебник. По правде, Сашка умела только рисовать, а Рахманинова знала, потому что дома были его старые пластинки. Ещё были «Битлы» и Высоцкий, и всё это вместе с проигрывателем занимало крошечную Сашкину комнату, так что когда домой приходили чьи-то гости, она засыпала под эти пластинки. Переслушав всего Рахманинова, она поняла, что Витя играл мелодию, похожую на «Элегию».
Витя так и не узнал, что Сашка тогда его подслушивала. Он, как и остальные, ходил мимо неё на лестнице и однажды даже не заметил, что смахнул ногой ручку, не поднял, не обернулся, ему до Сашки не было никакого дела, и ей от этого как-то тяжело дышалось. Она теперь поняла и про грустные глаза, и про губы, и почему Витя даже среди людей всегда выглядел одиноким — болела у него внутри эта музыка, только её никто не слышал. Сашке она теперь лезла в голову по ночам, и спать спокойно не получалось. Раньше она рисовала всех, кроме Вити, а сейчас все у неё выходили похожими на него.
Рисунки он увидел из-за того, что водился с компанией Димы Лимонова, которого все называли просто Лимоном. Лимон был из тех, кто задирал слабых, Сашке он казался опасным, и она старалась не попадаться ему на глаза, а если лез к ней — молча терпела.
— Эй, Клюева!
Она сидела на шине в школьном дворе, сгорбившись над альбомом, и не заметила, как он подошёл. Не заметила, что в компании за его спиной был и Витя. Лимон вырвал альбом у неё из рук, и пришлось собирать с травы рассыпавшиеся ручки и фломастеры. На рисунки он реагировал странно, они его почему-то смешили, хотя Сашка ничего смешного не рисовала. Она выпрямилась, наблюдая за ним, но он вдруг сказал:
— Еся, смотри-ка, и ты тут есть.
И только когда он швырнул альбом через чьё-то плечо, Сашка увидела лохматую Витину макушку. В другой раз она и не подумала бы так делать, но сейчас, воспользовавшись тем, что все от неё отвернулись, успела уйти за забор, где сошла с тротуара на траву и как-то неуклюже скрылась за цветущим белым кустом. От мысли, что Витя увидит свои портреты в такой дурацкой ситуации, ей сделалось неприятно, но он ничуть не изменился в лице, только тихо сказал что-то, рассмешив свою компанию, и, смяв альбом напополам, запихнул его за пояс сзади.
Сашке пришлось сползти на траву, прижавшись спиной к забору, когда, распрощавшись, компания потянулась в разные стороны, и Лимон с кем-то ещё пошёл прямо на неё. Так и сидела, пока он не скрылся из виду.
— Что ты делаешь, Клюева?
Сашка стукнулась головой о забор, когда услышала Витин голос. Он стоял на тротуаре, втиснув ладони в карманы брюк и смотрел на неё сквозь ветки. Поднялась она неудачно, потому что зацепилась сумкой за куст, и вышла вся в мелких белых лепестках. Неподготовленная к тому, чтобы вот так резко встретиться с прямым пытливым взглядом, Сашка глупо пробормотала, что, мол, сижу тут. А дальше был порыв — она протянула руку и поздоровалась:
— Здравствуй, Витя.
И потом ещё добавила зачем-то, как будто ему было не всё равно:
— Меня зовут Саша.
Рука провисела в воздухе несколько секунд, а потом он пихнул в неё помятый альбом.
— Почему ты меня так рисуешь? — спросил.
Сашка сжала альбом и опустила руку, взгляд тоже опустила, а Витя всё продолжал на неё смотреть так, что сводило горло. Вот бы ей сейчас только не расплакаться.
— Так я тебя вижу. Таким, какой ты есть.
— Ты не знаешь меня.
Сашке хотелось сказать, что она знает про музыку, но она побоялась сделать ему больно. Попыталась уйти, но Витя преградил ей дорогу, и теперь получилось, что они стояли достаточно близко друг у другу. У Сашки закружилась голова, а в мыслях только и было что: люблю тебя, люблю, люблю, люблю...
— Иногда достаточно посмотреть в глаза, — кое-как выговорила она и предприняла попытку обойти его, но он снова повторил манёвр, оказавшись ближе ещё на один шаг.
— Что не так с моими глазами?
— Они грустные. Можно я пройду?
— Нет. Не нужно больше рисовать это.
— Хорошо, я отдам тебе все рисунки.
— Они мне не нужны.
Он отступил в сторону, и Сашка, замерев на мгновение от того, как больно он сказал это, смогла уйти. В пути она всё-таки расплакалась, как дура.
Дома нашла и повыдирала из альбомов все рисунки, что успела нарисовать за эти дни. Не нужно и не нужно, подумаешь, так будет даже лучше (не будет). Стопка собралась приличная, и Сашка несколько дней таскалась с ней в школу, потому что Витя всё время был в своей компании.
Она честно пыталась не рисовать — дольше делала уроки, читала даже географию, а ещё взяла в библиотеке «Тихий Дон», который задали по литературе, только закончилось всё тем, что она рисовала Григория Мелехова, а получился Витя с усами. Этот рисунок она выбросила.
В итоге Сашка решила осторожно пойти следом за всей компанией и дождаться, пока Витя останется один, но на выходе из школы он сказал остальным, что забыл телефон в классе, и задержался в холле.
— Я тебя вижу, Клюева, — сообщил он и повернулся к лестнице, где она пряталась.
Сашка вздрогнула и съехала со ступеньки от неожиданности, чувство было такое, будто кто-то треснул её по голове: всё пошло кругами. Она спустилась, скользя рукой по перилам, и подошла к нему. Снова не смогла сдержать это «Здравствуй, Витя», но руку, помучившись, не протянула и сама себе под нос прошептала ответ:
— Здравствуй, Саша.
А Витя всё продолжал молча на неё смотреть своими серыми глазами, ожидая объяснений. Она наконец достала из сумки стопку листов и протянула ему.
— Я обещала отдать тебе рисунки.
— А я сказал, что они мне не нужны.
— Тогда возьми их и выброси.
Он так и сделал: взял и пихнул в урну прямо тут, а потом просто пошёл на улицу. Сашка осталась стоять, глядя ему вслед.
Конечно, Сашка понимала, что это дурацкая идея, но когда она увидела на учительском столе в кабинете истории журнал 11-го «А» — то всё-таки влезла и прочитала Витин адрес, а потом пошла и посмотрела. Он жил в двухэтажном частном доме на Севастопольской. Сашка эту улицу знала наизусть, потому что она была широкая и тихая, тянулась почти через весь Азов, и по ней вечерами хорошо туда-сюда гулялось. А Витин дом был самым красивым на всей улице, и перед ним рос клён с бордовыми листьями.
Постояв немного, Сашка всё-таки достала из сумки свежий рисунок и прилепила его на забор медицинским пластырем, потому что скотча у неё не было. Она сделала то же самое на следующий день, и на следующий после следующего, а на четвёртый раз повесила рисунок на клён, потому что он был самым смелым: она нарисовала Витю, играющим на пианино. Все листы исчезали, и Сашка переживала, что их срывал не Витя. Ещё переживала, что ему от этого может быть больно. Но она решила, что лучше будет продолжать рисовать его и отдавать все рисунки, даже если он их тоже станет выбрасывать. Сашке очень хотелось, чтобы Витя больше не чувствовал себя одиноким, пусть он этого не покажет хоть совсем никогда. Она, как ни глупо, не чувствовала себя одинокой теперь, когда любила Витю.
Он подошёл к ней сзади, когда она сидела на лестнице после уроков, остановился, едва не уткнувшись носками кед ей в спину, и сказал:
— Ты дура, Клюева?
Сашка уронила ручку, и та докатилась до самого конца пролёта, где на неё тут же кто-то наступил. Витя стоял на верхней ступеньке, всё такой же лохматый и серьёзный, а Сашка оказалась на две ступеньки ниже и смотрела на него снизу вверх.
— Здравствуй… — начала опять, но он её оборвал.
— Хватит уже. Я сказал тебе меня не рисовать, а ты теперь ещё и домой ко мне это всё таскаешь?
— Я не могу перестать рисовать, но я могу отдавать тебе рисунки, если ты боишься, что их кто-то увидит.
— Да не нужны мне твои рисунки, господи, просто, пожалуйста, рисуй кого-нибудь ещё.
Он сказал это так странно, почти с мольбой в голосе, что у Сашки всё расплылось перед глазами, и она не могла больше на него смотреть. Опустила глаза и сказала совсем уж тихо:
— Тебе от моих рисунков больно, потому что они правдивые? Мне от этого тоже больно. От того, что ты всегда одинокий и грустный и не улыбаешься даже с друзьями, потому что они не настоящие друзья. И от того, что никто не знает, как сильно и красиво ты играешь и как много внутри тебя этой музыки. И от того, что ты даже не представляешь, насколько важен. Я, может быть, не тебя рисую, Витя, а свою боль, и мне от этого становится легче. Не запрещай мне рисовать, пожалуйста...
На минуту между ними установилась тишина, Витя смотрел на Сашку, а она — на его белые кеды. Он так ничего и не сказал, просто обошёл её и спустился по лестнице, а она ещё долго не могла пошевелиться, и только когда осознала, что призналась Вите в любви, начала задыхаться.
На глаза Лимону Сашка попалась случайно, и он к ней прицепился из-за того, что она тогда от него удрала. Поймал в холле и вместе со своими друзьями не давал ей прохода, говорил всякую чушь и смеялся. Сашка раньше это терпела молча, а сегодня вдруг расплакалась, наверное, из-за того, что мелькала за спиной у долговязого Лимона Витина макушка. Пришлось потом долго держать лицо под краном и сидеть в туалете на подоконнике, чтобы не заходить на урок с красными глазами.
И потом, когда Лиховский задерживался на учительской планёрке, а в классе творился бедлам, Сашка не рисовала в альбоме, как обычно, а бестолково смотрела в окно, потому что было ей плохо и снова хотелось плакать. Она даже собралась после уроков пойти сразу домой, но на первом этаже услышала чей-то вопль:
— Пацаны, там Лимон мочит Есина во дворе!
Сашка сперва так растерялась, что застыла на месте, будто не могла понять смысла слов, а когда наконец выбежала во двор, увидела, как Витю ударом свалили на асфальт. От страха она перестала соображать и, казалось, дышать, полезла в толпу, распихивая всех в сторону, а дальше — прямо в драку и, ничего от слёз не видя, как-то умудрилась вытащить Витю за руку. Он спотыкался и сплёвывал кровь, когда она тянула его со школьного двора, вслед что-то кричали, она не слышала. А когда Витя сказал «отпусти», услышала, и он повалился на траву за тем белым кустом, за которым она сама не так давно пряталась.
Сашка села рядом и только сейчас поняла, что она на самом деле дышит так часто, будто начинается паника, и крепко впилась пальцами в траву. Руки у неё были в Витиной крови, и это привело её в чувства. У него были сбиты костяшки пальцев и от падения на асфальт — ладони, текла кровь из носа. Он сидел у забора, расставив согнутые ноги, и сплёвывал вязкую бордовую жижу.
— Всё-таки ты дура, Клюева, — сказал. — И чего только я из-за тебя…
— Из-за меня?…
— Ты зачем в драку полезла? Мало тебе было утром?
— Спасти тебя.
— Я же тебя утром не спас.
У Сашки так стучало сердце, что дрожал выбившийся из-под свитера нательный крестик.
— Это не значит, что я должна была поступить так же в ответ, — пробормотала она.
Витя ничего не ответил, только размазал кровь по щеке.
— Тебе нужно в больницу?
— Нет. Мне нужно где-то морду умыть, чтобы домой так не идти.
— Вода не поможет, нужно перекисью промыть. Я тут недалеко живу, на Инзенской.
Он кивнул и даже поднялся раньше неё. Шли молча. Сашка молилась, чтобы дома никого не оказалось, но уже из-за двери квартиры услышала голоса и досадливо поморщилась. Приложила палец к губам, попросив Витю не шуметь, и осторожно повернула ключ в замке. Они вошли в тесный коридор, шум пьяных голосов доносился из кухни, оттуда же пахло сигаретным дымом. Сашка спрятала Витины кеды на обувную полку и тихонько провела его в ванную. Из кухни никто не выглянул, но Сашка всё равно испытывала гадкое чувство стыда.
Витя молча вымыл лицо и руки и позволил ей залить ссадины, а потом сидел на краю ванной и смотрел, как пенится перекись вперемешку с кровью. Сашке даже не пришлось его касаться, но она была так близко с Витей, что могла чувствовать запах его тела, и от волнения у неё дрожали ладони.
Промыв ссадины ещё пару раз, она отвела его в свою комнату. Шум сюда доносился не так сильно, но Сашка сразу же включила проигрыватель негромко, и стало гораздо лучше. Места у неё было мало, помещались только односпальная кровать, шкаф с одеждой и пластинками и маленький стол, но из-за большого окна было много света.
— Тебе нужно полежать, — сказала Сашка виноватым тоном, будто оправдывалась, зачем задерживала Витю тут, но он, кажется, никуда и не рвался, смотрел по сторонам и снова только кивнул.
— Я принесу что-нибудь поесть.
— А пива у тебя нет?
Сашка замялась, но ответила, что посмотрит. Она знала, что пиво, конечно, есть, по будням отец ничего крепче не пил, но он покупал разливное в больших бутылках, и стащить немного по-тихому не было возможности.
— А, Саня! — сказал он как раз, когда она появилась на заполненной кухне. — Ты сегодня рано.
Она ничего не ответила и, протиснувшись между людьми, взялась быстро делать бутерброды с колбасой и сыром. К счастью, никто из гостей не стал к ней обращаться, они оживлённо болтали между собой.
— Мать сегодня во сколько вернётся? — спросил отец, повернувшись к ней.
— В девять.
— Ты ей не говори, что мы тут сидели, ладно?
Сашка сжала губы. Она ненавидела, когда её просили кому-то врать, и к тому же это значило, что до маминого возвращения ей придётся вымыть посуду.
— Не скажу, если нальёшь мне кружку пива, — ответила она.
— Ты же его терпеть не можешь.
Сашка молча пихнула ему кружку, потом так же молча забрала вместе с бутербродами и поспешила выйти из кухни. Перед тем как вернуться, она нашла дурацкую резиновую грелку и заполнила горячей водой, а потом, кое-как управившись с ношей, неуклюже вошла в комнату и привалилась спиной к двери, чтобы плотнее её закрыть.
Тут она замерла на несколько секунд, осознав в полной мере, что у неё в комнате сидит Витя Есин. Забравшись с ногами на кровать, он запрокинул голову на подушку и смотрел в потолок. Сашке тут же захотелось бросить всё и рисовать его таким. Не отрываясь от подушки, он повернулся к ней и на несколько секунд превратился в слепое пятно, пока Сашкин мозг не вернулся на место из космоса. Она подошла к кровати и сперва сбросила грелку.
— Положи, пожалуйста, под ноги, чтобы кровь отлила от лица.
Потом протянула кружку.
— Дешёвое, но есть только такое.
Витя поднял голову, взял кружку и сразу выпил полностью, поморщился. Сашка забралась на кровать с другого конца и поставила посередине тарелку. Они сидели молча и ели бутерброды, только Витя всё смотрел на Сашку, и она с трудом смогла съесть один, а потом просто сидела и, обхватив руками колени, смотрела на Витю в ответ. Он, даже жуя колбасу, казался ей неземным. Сашка, конечно, знала, что когда любишь, считаешь человека самым лучшим, даже если это совсем не так, но сейчас сидела и думала, как хорошо, что она влюбилась именно в Витю, а не в кого-то другого, ведь он был не только снаружи красивым, но и душа у него была красивая.
— Витя, почему ты… — заговорила она робко и облизнула от волнения губы, — почему ты играешь, только когда этого никто не слышит?
Он дожевал и вытер рот ладонью. Всё смотрел на неё, смотрел и наконец сказал:
— Ты подслушивала.
— Только один раз. Случайно. Я просто сидела на втором этаже.
Он откинулся назад, на подушку, так что подпрыгнули пружины кровати, и Сашка едва успела поймать посуду, убрала её на подоконник.
— Когда я сказал, что хочу поступить в консерваторию, отец запретил мне играть и продал наш рояль. Он считает, что музыка может быть только хобби, а как профессия годится для бестолковых и… кого же ещё… а, голубых. Для бестолковых и голубых, потрясающе. — Витя хмыкнул и запустил ладони в и без того растормошённые волосы. — Если бы он не был моим отцом, я бы сказал, что он идиот.
— У него свой бизнес?
— Недвижимость всякая. Строит, продаёт, потом снова строит, скупает, перепродаёт… — Он вздохнул. — Мне от твоей грелки жарко, можно я рубашку сниму?
Сашка только открыла рот, но он уже выпрямился и стянул рубашку через голову, оставшись в одной белой футболке. Пришлось уткнуться носом в коленки, пока мозг снова где-то летал.
— Необязательно ведь… — Сашка сглотнула загустевшую слюну, — учиться в консерватории, чтобы быть музыкантом. Есть же репетиторы и ещё… всякие видео-уроки. Ты можешь учиться, где хочет отец, если не получается на это повлиять сейчас… но он ведь не будет контролировать тебя всю жизнь.
Витя подался вперёд, уткнувшись локтями в коленки, и у Сашки всё внутри заболело от желания его обнять, такого тёплого и красивого.
— Чего ты так к моей музыке прицепилась, Клюева?
— Саша, — едва слышно прошептала она, а Витя вдруг хмыкнул и улыбнулся одним уголком губ естественно и просто. Сашке теперь уже совсем подурнело от счастья, хотя она понимала, что он улыбается, конечно, из-за крепкого пива.
— Когда я рисую, это как… как будто это и есть я. Это вся моя боль, и вся моя любовь, и всё, что для меня важно. И если я перестану рисовать… то как будто это буду уже не я, а только часть меня. Когда ты играл, я увидела какой ты и...
Витя смотрел так серьёзно и пристально в этот момент, что у Сашки перехватило дыхание, и она так и не смогла договорить, что тогда его и полюбила.
Сашка точно не знала, где живёт Лимон, знала только в какой стороне и поджидала его, взволнованно топчась на месте. Нужно было застать его одного и так чтобы подальше от школы, от глаз друзей. Но опознав его ещё издали по белому свитеру, она успела тысячу раз усомниться, уйти, вернуться на место и снова уйти. В итоге получилось, что она чуть не столкнулась с ним, выворачивая из-за калитки садика, за которой собиралась прятаться.
— Клюева.
— Ударишь меня? — спросила она почему-то, хотя не за тем пришла, не разговаривать, и только он открыл рот, чтобы нагрубить, как она тут же протянула ему около десяти листов, выдранных из альбомов. — Вот. Все мои рисунки тебя.
Лимон от неожиданности проглотил грубость и спросил:
— Почему у тебя столько рисунков меня?
— Это за всё время. Я рисую всех кого знаю или просто вижу. Забери их. Выброси, если хочешь.
Он взял листы, посмотрел быстро, а потом задумчиво посмотрел ещё раз. Сашка рисовала Лимона так же, как и всех остальных, её рисунки были добрыми, чего он никак не мог от неё ожидать. Они были всё равно что объятие в ответ на пощечину, и Сашка это сама поняла, только когда собрала их все в кучу. Выходило, что она разумом считала его опасным, а нутром чувствовала, что самый обычный, вот и не нашлось у неё ни одного злого портрета.
— Почему ты… — начал было он, но Сашка уже ушла, почти сбежала.
Она думала, что если Витя об этом узнает, то окончательно уверится, что она дура. Но ей всё же казалось, что иногда дурацкие поступки могут быть самыми правильными и что иногда нужно доверять первому порыву. Только Витя, конечно, не узнает и не придёт ей сказать опять, что она дура, и вообще не придёт, с чего ему вдруг приходить, но после уроков Сашка всё равно уселась на всю ту же лестницу у всё того же музыкального класса и стала рисовать почему-то лимоны. Разошлись дежурные, прошёл Лиховский со своим портфелем, и когда стало совсем тихо, сзади прозвучал Витин голос:
— Саша.
Она вздрогнула и повернулась. Витя стоял, прислонившись плечом к арке, и смотрел на неё задумчиво. Сашка выпрямилась и поднялась на верхнюю ступеньку, застыла, сжимая альбом в руках.
— За что ты меня любишь? — вдруг спросил он, а у неё голова закружилась, и собственный голос показался чужим.
— Ни за что, наверное… Просто люблю таким, какой ты есть.
Витя подошёл к ней и задержал на несколько секунд прямой чистый взгляд глаза в глаза, а потом поцеловал её губы. Сашка выронила альбом. Она тысячу раз думала о поцелуях с Витей, но ей всегда казалось, что она всё испортит и вообще умрёт на месте, а сейчас она обо всём этом забыла. У неё сбилось дыхание, в голове взрывались звёзды, а сердце, казалось, излучало любовь, словно солнце. Сначала они с Витей целовались медленно и нежно, его ладони держали Сашкины плечи, а она путалась пальцами в его волосах. Но постепенно он усиливал поцелуй, Сашка чувствовала прикосновения его языка на губах, его рук — на шее, на щеках и податливо таяла. Только когда стало совсем жарко и Витя за талию притянул её тело к себе, Сашка сама оборвала поцелуй, потому что уже не могла дышать. Ей казалось, что из затылка сейчас вырвется стая ласточек.
Витя пошёл вниз по лестнице, а она осталась стоять на месте, ничего слыша и не видя, счастливая.
Следующий раз Сашка увидела Витю в музыкальном классе, и сердце у неё затрепыхалось и от Вити, и от его музыки. Он играл Прелюдию соль-диез минор Рахманинова, снова по-своему, но Сашка её узнала и вспомнила, что эта мелодия звучала с пластинки, когда они с Витей вместе сидели на кровати.
Она осторожно прошла в класс и остановилась за его спиной, чуть поодаль, просто стояла, слушала и снова в него влюблялась. Витя ни разу не сбился, он был весь в себе и, доиграв, на несколько секунд замер, а потом обернулся, будто заметил Сашкино присутствие.
— Здравствуй, Витя… — сказала она робко и подошла, чтобы протянуть ему руку.
— Ну здравствуй, — он улыбнулся и пожал её ладонь.
Улыбка у него была тоже немного пьяная, и Сашка заулыбалась ему в ответ. Он не сразу выпустил её руку, задержал ненадолго, погладив костяшки большим пальцем, на его ладони прощупывались шершавые ссадины. Сашка вдруг осмелела и сказала:
— Пообещай мне, пожалуйста, что будешь играть каждый день.
Витя сидел теперь сгорбленно, вытянув вперёд ноги. Он ничего не пообещал, но вдруг спросил:
— Ты зачем к Лимону полезла?
Сашка тут же смутилась, покраснела. Узнал всё-таки.
— Я хотела, чтобы он перестал злиться.
Витя смотрел на неё снизу вверх внимательным взглядом, будто пытался понять и не мог.
— Он извинился, знаешь… — сказал и отвернулся обратно к фортепиано, спросил обычно:
— Что тебе сыграть?
А у Сашки дыхание перехватило, и она долго соображала, что ответить. Наконец сказала:
— Может быть, ты знаешь музыкальные моменты? Мне нравится четвёртый.
— Четвёртый знаю.
Конечно, он знал. Она потому и вспомнила именно о четвёртом, что он был похож на Витину музыку. Сашка прошла к креслам и села на первом ряду. А Витя повернулся к пианино и стал для неё играть.
Первый рассказ из цикла. Плейлист ко всему циклу
Обложка
Музыка внутри
Сашка однажды случайно застала Витю Есина в музыкальном классе. К этому времени в школе уже почти никого не осталось, даже дежурных, только некоторые учителя, и можно было спокойно выбраться на лестницу, посидеть с альбомом, чтобы никто не пинал.
— До свидания, Саша, — проходя мимо, сказал физик Лиховский со старомодным кожаным портфелем в руках. — Шла бы ты домой.
Она молча кивнула, проводив взглядом его ботинки, и перевернула страницу, чтобы теперь рисовать Лиховского, но отвлеклась на звуки пианино со второго этажа. Мелодия напоминала Рахманинова, но Витя играл её по-своему, быстрее и сильнее, с болью. Он, наверное, думал, что его никто не видит, потому что сидел спиной к двери. А Сашка видела — стояла там, сжимая пальцами альбом, и не могла пошевелиться.
Сашка до этого любила Витю только совсем чуть-чуть: его вечно лохматые русые волосы и грустный взгляд, будто слегка пьяный, с поволокой. А вдруг влюбилась так сильно, что чуть не расплакалась. Ей теперь казалось, что в Вите красиво всё: и всегда серьёзные, без тени улыбки губы, и сутулая походка, но больше всего — эта музыка внутри.
читать дальшеТеперь она всегда оставалась сидеть на лестнице у музыкального класса, но Витя больше не играл. Он учился в 11 «А» и был отличником, а Сашка была из отстающих «вэшек» и понимала только математику и русский, где не нужно было читать учебник. По правде, Сашка умела только рисовать, а Рахманинова знала, потому что дома были его старые пластинки. Ещё были «Битлы» и Высоцкий, и всё это вместе с проигрывателем занимало крошечную Сашкину комнату, так что когда домой приходили чьи-то гости, она засыпала под эти пластинки. Переслушав всего Рахманинова, она поняла, что Витя играл мелодию, похожую на «Элегию».
Витя так и не узнал, что Сашка тогда его подслушивала. Он, как и остальные, ходил мимо неё на лестнице и однажды даже не заметил, что смахнул ногой ручку, не поднял, не обернулся, ему до Сашки не было никакого дела, и ей от этого как-то тяжело дышалось. Она теперь поняла и про грустные глаза, и про губы, и почему Витя даже среди людей всегда выглядел одиноким — болела у него внутри эта музыка, только её никто не слышал. Сашке она теперь лезла в голову по ночам, и спать спокойно не получалось. Раньше она рисовала всех, кроме Вити, а сейчас все у неё выходили похожими на него.
Рисунки он увидел из-за того, что водился с компанией Димы Лимонова, которого все называли просто Лимоном. Лимон был из тех, кто задирал слабых, Сашке он казался опасным, и она старалась не попадаться ему на глаза, а если лез к ней — молча терпела.
— Эй, Клюева!
Она сидела на шине в школьном дворе, сгорбившись над альбомом, и не заметила, как он подошёл. Не заметила, что в компании за его спиной был и Витя. Лимон вырвал альбом у неё из рук, и пришлось собирать с травы рассыпавшиеся ручки и фломастеры. На рисунки он реагировал странно, они его почему-то смешили, хотя Сашка ничего смешного не рисовала. Она выпрямилась, наблюдая за ним, но он вдруг сказал:
— Еся, смотри-ка, и ты тут есть.
И только когда он швырнул альбом через чьё-то плечо, Сашка увидела лохматую Витину макушку. В другой раз она и не подумала бы так делать, но сейчас, воспользовавшись тем, что все от неё отвернулись, успела уйти за забор, где сошла с тротуара на траву и как-то неуклюже скрылась за цветущим белым кустом. От мысли, что Витя увидит свои портреты в такой дурацкой ситуации, ей сделалось неприятно, но он ничуть не изменился в лице, только тихо сказал что-то, рассмешив свою компанию, и, смяв альбом напополам, запихнул его за пояс сзади.
Сашке пришлось сползти на траву, прижавшись спиной к забору, когда, распрощавшись, компания потянулась в разные стороны, и Лимон с кем-то ещё пошёл прямо на неё. Так и сидела, пока он не скрылся из виду.
— Что ты делаешь, Клюева?
Сашка стукнулась головой о забор, когда услышала Витин голос. Он стоял на тротуаре, втиснув ладони в карманы брюк и смотрел на неё сквозь ветки. Поднялась она неудачно, потому что зацепилась сумкой за куст, и вышла вся в мелких белых лепестках. Неподготовленная к тому, чтобы вот так резко встретиться с прямым пытливым взглядом, Сашка глупо пробормотала, что, мол, сижу тут. А дальше был порыв — она протянула руку и поздоровалась:
— Здравствуй, Витя.
И потом ещё добавила зачем-то, как будто ему было не всё равно:
— Меня зовут Саша.
Рука провисела в воздухе несколько секунд, а потом он пихнул в неё помятый альбом.
— Почему ты меня так рисуешь? — спросил.
Сашка сжала альбом и опустила руку, взгляд тоже опустила, а Витя всё продолжал на неё смотреть так, что сводило горло. Вот бы ей сейчас только не расплакаться.
— Так я тебя вижу. Таким, какой ты есть.
— Ты не знаешь меня.
Сашке хотелось сказать, что она знает про музыку, но она побоялась сделать ему больно. Попыталась уйти, но Витя преградил ей дорогу, и теперь получилось, что они стояли достаточно близко друг у другу. У Сашки закружилась голова, а в мыслях только и было что: люблю тебя, люблю, люблю, люблю...
— Иногда достаточно посмотреть в глаза, — кое-как выговорила она и предприняла попытку обойти его, но он снова повторил манёвр, оказавшись ближе ещё на один шаг.
— Что не так с моими глазами?
— Они грустные. Можно я пройду?
— Нет. Не нужно больше рисовать это.
— Хорошо, я отдам тебе все рисунки.
— Они мне не нужны.
Он отступил в сторону, и Сашка, замерев на мгновение от того, как больно он сказал это, смогла уйти. В пути она всё-таки расплакалась, как дура.
Дома нашла и повыдирала из альбомов все рисунки, что успела нарисовать за эти дни. Не нужно и не нужно, подумаешь, так будет даже лучше (не будет). Стопка собралась приличная, и Сашка несколько дней таскалась с ней в школу, потому что Витя всё время был в своей компании.
Она честно пыталась не рисовать — дольше делала уроки, читала даже географию, а ещё взяла в библиотеке «Тихий Дон», который задали по литературе, только закончилось всё тем, что она рисовала Григория Мелехова, а получился Витя с усами. Этот рисунок она выбросила.
В итоге Сашка решила осторожно пойти следом за всей компанией и дождаться, пока Витя останется один, но на выходе из школы он сказал остальным, что забыл телефон в классе, и задержался в холле.
— Я тебя вижу, Клюева, — сообщил он и повернулся к лестнице, где она пряталась.
Сашка вздрогнула и съехала со ступеньки от неожиданности, чувство было такое, будто кто-то треснул её по голове: всё пошло кругами. Она спустилась, скользя рукой по перилам, и подошла к нему. Снова не смогла сдержать это «Здравствуй, Витя», но руку, помучившись, не протянула и сама себе под нос прошептала ответ:
— Здравствуй, Саша.
А Витя всё продолжал молча на неё смотреть своими серыми глазами, ожидая объяснений. Она наконец достала из сумки стопку листов и протянула ему.
— Я обещала отдать тебе рисунки.
— А я сказал, что они мне не нужны.
— Тогда возьми их и выброси.
Он так и сделал: взял и пихнул в урну прямо тут, а потом просто пошёл на улицу. Сашка осталась стоять, глядя ему вслед.
Конечно, Сашка понимала, что это дурацкая идея, но когда она увидела на учительском столе в кабинете истории журнал 11-го «А» — то всё-таки влезла и прочитала Витин адрес, а потом пошла и посмотрела. Он жил в двухэтажном частном доме на Севастопольской. Сашка эту улицу знала наизусть, потому что она была широкая и тихая, тянулась почти через весь Азов, и по ней вечерами хорошо туда-сюда гулялось. А Витин дом был самым красивым на всей улице, и перед ним рос клён с бордовыми листьями.
Постояв немного, Сашка всё-таки достала из сумки свежий рисунок и прилепила его на забор медицинским пластырем, потому что скотча у неё не было. Она сделала то же самое на следующий день, и на следующий после следующего, а на четвёртый раз повесила рисунок на клён, потому что он был самым смелым: она нарисовала Витю, играющим на пианино. Все листы исчезали, и Сашка переживала, что их срывал не Витя. Ещё переживала, что ему от этого может быть больно. Но она решила, что лучше будет продолжать рисовать его и отдавать все рисунки, даже если он их тоже станет выбрасывать. Сашке очень хотелось, чтобы Витя больше не чувствовал себя одиноким, пусть он этого не покажет хоть совсем никогда. Она, как ни глупо, не чувствовала себя одинокой теперь, когда любила Витю.
Он подошёл к ней сзади, когда она сидела на лестнице после уроков, остановился, едва не уткнувшись носками кед ей в спину, и сказал:
— Ты дура, Клюева?
Сашка уронила ручку, и та докатилась до самого конца пролёта, где на неё тут же кто-то наступил. Витя стоял на верхней ступеньке, всё такой же лохматый и серьёзный, а Сашка оказалась на две ступеньки ниже и смотрела на него снизу вверх.
— Здравствуй… — начала опять, но он её оборвал.
— Хватит уже. Я сказал тебе меня не рисовать, а ты теперь ещё и домой ко мне это всё таскаешь?
— Я не могу перестать рисовать, но я могу отдавать тебе рисунки, если ты боишься, что их кто-то увидит.
— Да не нужны мне твои рисунки, господи, просто, пожалуйста, рисуй кого-нибудь ещё.
Он сказал это так странно, почти с мольбой в голосе, что у Сашки всё расплылось перед глазами, и она не могла больше на него смотреть. Опустила глаза и сказала совсем уж тихо:
— Тебе от моих рисунков больно, потому что они правдивые? Мне от этого тоже больно. От того, что ты всегда одинокий и грустный и не улыбаешься даже с друзьями, потому что они не настоящие друзья. И от того, что никто не знает, как сильно и красиво ты играешь и как много внутри тебя этой музыки. И от того, что ты даже не представляешь, насколько важен. Я, может быть, не тебя рисую, Витя, а свою боль, и мне от этого становится легче. Не запрещай мне рисовать, пожалуйста...
На минуту между ними установилась тишина, Витя смотрел на Сашку, а она — на его белые кеды. Он так ничего и не сказал, просто обошёл её и спустился по лестнице, а она ещё долго не могла пошевелиться, и только когда осознала, что призналась Вите в любви, начала задыхаться.
На глаза Лимону Сашка попалась случайно, и он к ней прицепился из-за того, что она тогда от него удрала. Поймал в холле и вместе со своими друзьями не давал ей прохода, говорил всякую чушь и смеялся. Сашка раньше это терпела молча, а сегодня вдруг расплакалась, наверное, из-за того, что мелькала за спиной у долговязого Лимона Витина макушка. Пришлось потом долго держать лицо под краном и сидеть в туалете на подоконнике, чтобы не заходить на урок с красными глазами.
И потом, когда Лиховский задерживался на учительской планёрке, а в классе творился бедлам, Сашка не рисовала в альбоме, как обычно, а бестолково смотрела в окно, потому что было ей плохо и снова хотелось плакать. Она даже собралась после уроков пойти сразу домой, но на первом этаже услышала чей-то вопль:
— Пацаны, там Лимон мочит Есина во дворе!
Сашка сперва так растерялась, что застыла на месте, будто не могла понять смысла слов, а когда наконец выбежала во двор, увидела, как Витю ударом свалили на асфальт. От страха она перестала соображать и, казалось, дышать, полезла в толпу, распихивая всех в сторону, а дальше — прямо в драку и, ничего от слёз не видя, как-то умудрилась вытащить Витю за руку. Он спотыкался и сплёвывал кровь, когда она тянула его со школьного двора, вслед что-то кричали, она не слышала. А когда Витя сказал «отпусти», услышала, и он повалился на траву за тем белым кустом, за которым она сама не так давно пряталась.
Сашка села рядом и только сейчас поняла, что она на самом деле дышит так часто, будто начинается паника, и крепко впилась пальцами в траву. Руки у неё были в Витиной крови, и это привело её в чувства. У него были сбиты костяшки пальцев и от падения на асфальт — ладони, текла кровь из носа. Он сидел у забора, расставив согнутые ноги, и сплёвывал вязкую бордовую жижу.
— Всё-таки ты дура, Клюева, — сказал. — И чего только я из-за тебя…
— Из-за меня?…
— Ты зачем в драку полезла? Мало тебе было утром?
— Спасти тебя.
— Я же тебя утром не спас.
У Сашки так стучало сердце, что дрожал выбившийся из-под свитера нательный крестик.
— Это не значит, что я должна была поступить так же в ответ, — пробормотала она.
Витя ничего не ответил, только размазал кровь по щеке.
— Тебе нужно в больницу?
— Нет. Мне нужно где-то морду умыть, чтобы домой так не идти.
— Вода не поможет, нужно перекисью промыть. Я тут недалеко живу, на Инзенской.
Он кивнул и даже поднялся раньше неё. Шли молча. Сашка молилась, чтобы дома никого не оказалось, но уже из-за двери квартиры услышала голоса и досадливо поморщилась. Приложила палец к губам, попросив Витю не шуметь, и осторожно повернула ключ в замке. Они вошли в тесный коридор, шум пьяных голосов доносился из кухни, оттуда же пахло сигаретным дымом. Сашка спрятала Витины кеды на обувную полку и тихонько провела его в ванную. Из кухни никто не выглянул, но Сашка всё равно испытывала гадкое чувство стыда.
Витя молча вымыл лицо и руки и позволил ей залить ссадины, а потом сидел на краю ванной и смотрел, как пенится перекись вперемешку с кровью. Сашке даже не пришлось его касаться, но она была так близко с Витей, что могла чувствовать запах его тела, и от волнения у неё дрожали ладони.
Промыв ссадины ещё пару раз, она отвела его в свою комнату. Шум сюда доносился не так сильно, но Сашка сразу же включила проигрыватель негромко, и стало гораздо лучше. Места у неё было мало, помещались только односпальная кровать, шкаф с одеждой и пластинками и маленький стол, но из-за большого окна было много света.
— Тебе нужно полежать, — сказала Сашка виноватым тоном, будто оправдывалась, зачем задерживала Витю тут, но он, кажется, никуда и не рвался, смотрел по сторонам и снова только кивнул.
— Я принесу что-нибудь поесть.
— А пива у тебя нет?
Сашка замялась, но ответила, что посмотрит. Она знала, что пиво, конечно, есть, по будням отец ничего крепче не пил, но он покупал разливное в больших бутылках, и стащить немного по-тихому не было возможности.
— А, Саня! — сказал он как раз, когда она появилась на заполненной кухне. — Ты сегодня рано.
Она ничего не ответила и, протиснувшись между людьми, взялась быстро делать бутерброды с колбасой и сыром. К счастью, никто из гостей не стал к ней обращаться, они оживлённо болтали между собой.
— Мать сегодня во сколько вернётся? — спросил отец, повернувшись к ней.
— В девять.
— Ты ей не говори, что мы тут сидели, ладно?
Сашка сжала губы. Она ненавидела, когда её просили кому-то врать, и к тому же это значило, что до маминого возвращения ей придётся вымыть посуду.
— Не скажу, если нальёшь мне кружку пива, — ответила она.
— Ты же его терпеть не можешь.
Сашка молча пихнула ему кружку, потом так же молча забрала вместе с бутербродами и поспешила выйти из кухни. Перед тем как вернуться, она нашла дурацкую резиновую грелку и заполнила горячей водой, а потом, кое-как управившись с ношей, неуклюже вошла в комнату и привалилась спиной к двери, чтобы плотнее её закрыть.
Тут она замерла на несколько секунд, осознав в полной мере, что у неё в комнате сидит Витя Есин. Забравшись с ногами на кровать, он запрокинул голову на подушку и смотрел в потолок. Сашке тут же захотелось бросить всё и рисовать его таким. Не отрываясь от подушки, он повернулся к ней и на несколько секунд превратился в слепое пятно, пока Сашкин мозг не вернулся на место из космоса. Она подошла к кровати и сперва сбросила грелку.
— Положи, пожалуйста, под ноги, чтобы кровь отлила от лица.
Потом протянула кружку.
— Дешёвое, но есть только такое.
Витя поднял голову, взял кружку и сразу выпил полностью, поморщился. Сашка забралась на кровать с другого конца и поставила посередине тарелку. Они сидели молча и ели бутерброды, только Витя всё смотрел на Сашку, и она с трудом смогла съесть один, а потом просто сидела и, обхватив руками колени, смотрела на Витю в ответ. Он, даже жуя колбасу, казался ей неземным. Сашка, конечно, знала, что когда любишь, считаешь человека самым лучшим, даже если это совсем не так, но сейчас сидела и думала, как хорошо, что она влюбилась именно в Витю, а не в кого-то другого, ведь он был не только снаружи красивым, но и душа у него была красивая.
— Витя, почему ты… — заговорила она робко и облизнула от волнения губы, — почему ты играешь, только когда этого никто не слышит?
Он дожевал и вытер рот ладонью. Всё смотрел на неё, смотрел и наконец сказал:
— Ты подслушивала.
— Только один раз. Случайно. Я просто сидела на втором этаже.
Он откинулся назад, на подушку, так что подпрыгнули пружины кровати, и Сашка едва успела поймать посуду, убрала её на подоконник.
— Когда я сказал, что хочу поступить в консерваторию, отец запретил мне играть и продал наш рояль. Он считает, что музыка может быть только хобби, а как профессия годится для бестолковых и… кого же ещё… а, голубых. Для бестолковых и голубых, потрясающе. — Витя хмыкнул и запустил ладони в и без того растормошённые волосы. — Если бы он не был моим отцом, я бы сказал, что он идиот.
— У него свой бизнес?
— Недвижимость всякая. Строит, продаёт, потом снова строит, скупает, перепродаёт… — Он вздохнул. — Мне от твоей грелки жарко, можно я рубашку сниму?
Сашка только открыла рот, но он уже выпрямился и стянул рубашку через голову, оставшись в одной белой футболке. Пришлось уткнуться носом в коленки, пока мозг снова где-то летал.
— Необязательно ведь… — Сашка сглотнула загустевшую слюну, — учиться в консерватории, чтобы быть музыкантом. Есть же репетиторы и ещё… всякие видео-уроки. Ты можешь учиться, где хочет отец, если не получается на это повлиять сейчас… но он ведь не будет контролировать тебя всю жизнь.
Витя подался вперёд, уткнувшись локтями в коленки, и у Сашки всё внутри заболело от желания его обнять, такого тёплого и красивого.
— Чего ты так к моей музыке прицепилась, Клюева?
— Саша, — едва слышно прошептала она, а Витя вдруг хмыкнул и улыбнулся одним уголком губ естественно и просто. Сашке теперь уже совсем подурнело от счастья, хотя она понимала, что он улыбается, конечно, из-за крепкого пива.
— Когда я рисую, это как… как будто это и есть я. Это вся моя боль, и вся моя любовь, и всё, что для меня важно. И если я перестану рисовать… то как будто это буду уже не я, а только часть меня. Когда ты играл, я увидела какой ты и...
Витя смотрел так серьёзно и пристально в этот момент, что у Сашки перехватило дыхание, и она так и не смогла договорить, что тогда его и полюбила.
Сашка точно не знала, где живёт Лимон, знала только в какой стороне и поджидала его, взволнованно топчась на месте. Нужно было застать его одного и так чтобы подальше от школы, от глаз друзей. Но опознав его ещё издали по белому свитеру, она успела тысячу раз усомниться, уйти, вернуться на место и снова уйти. В итоге получилось, что она чуть не столкнулась с ним, выворачивая из-за калитки садика, за которой собиралась прятаться.
— Клюева.
— Ударишь меня? — спросила она почему-то, хотя не за тем пришла, не разговаривать, и только он открыл рот, чтобы нагрубить, как она тут же протянула ему около десяти листов, выдранных из альбомов. — Вот. Все мои рисунки тебя.
Лимон от неожиданности проглотил грубость и спросил:
— Почему у тебя столько рисунков меня?
— Это за всё время. Я рисую всех кого знаю или просто вижу. Забери их. Выброси, если хочешь.
Он взял листы, посмотрел быстро, а потом задумчиво посмотрел ещё раз. Сашка рисовала Лимона так же, как и всех остальных, её рисунки были добрыми, чего он никак не мог от неё ожидать. Они были всё равно что объятие в ответ на пощечину, и Сашка это сама поняла, только когда собрала их все в кучу. Выходило, что она разумом считала его опасным, а нутром чувствовала, что самый обычный, вот и не нашлось у неё ни одного злого портрета.
— Почему ты… — начал было он, но Сашка уже ушла, почти сбежала.
Она думала, что если Витя об этом узнает, то окончательно уверится, что она дура. Но ей всё же казалось, что иногда дурацкие поступки могут быть самыми правильными и что иногда нужно доверять первому порыву. Только Витя, конечно, не узнает и не придёт ей сказать опять, что она дура, и вообще не придёт, с чего ему вдруг приходить, но после уроков Сашка всё равно уселась на всю ту же лестницу у всё того же музыкального класса и стала рисовать почему-то лимоны. Разошлись дежурные, прошёл Лиховский со своим портфелем, и когда стало совсем тихо, сзади прозвучал Витин голос:
— Саша.
Она вздрогнула и повернулась. Витя стоял, прислонившись плечом к арке, и смотрел на неё задумчиво. Сашка выпрямилась и поднялась на верхнюю ступеньку, застыла, сжимая альбом в руках.
— За что ты меня любишь? — вдруг спросил он, а у неё голова закружилась, и собственный голос показался чужим.
— Ни за что, наверное… Просто люблю таким, какой ты есть.
Витя подошёл к ней и задержал на несколько секунд прямой чистый взгляд глаза в глаза, а потом поцеловал её губы. Сашка выронила альбом. Она тысячу раз думала о поцелуях с Витей, но ей всегда казалось, что она всё испортит и вообще умрёт на месте, а сейчас она обо всём этом забыла. У неё сбилось дыхание, в голове взрывались звёзды, а сердце, казалось, излучало любовь, словно солнце. Сначала они с Витей целовались медленно и нежно, его ладони держали Сашкины плечи, а она путалась пальцами в его волосах. Но постепенно он усиливал поцелуй, Сашка чувствовала прикосновения его языка на губах, его рук — на шее, на щеках и податливо таяла. Только когда стало совсем жарко и Витя за талию притянул её тело к себе, Сашка сама оборвала поцелуй, потому что уже не могла дышать. Ей казалось, что из затылка сейчас вырвется стая ласточек.
Витя пошёл вниз по лестнице, а она осталась стоять на месте, ничего слыша и не видя, счастливая.
Следующий раз Сашка увидела Витю в музыкальном классе, и сердце у неё затрепыхалось и от Вити, и от его музыки. Он играл Прелюдию соль-диез минор Рахманинова, снова по-своему, но Сашка её узнала и вспомнила, что эта мелодия звучала с пластинки, когда они с Витей вместе сидели на кровати.
Она осторожно прошла в класс и остановилась за его спиной, чуть поодаль, просто стояла, слушала и снова в него влюблялась. Витя ни разу не сбился, он был весь в себе и, доиграв, на несколько секунд замер, а потом обернулся, будто заметил Сашкино присутствие.
— Здравствуй, Витя… — сказала она робко и подошла, чтобы протянуть ему руку.
— Ну здравствуй, — он улыбнулся и пожал её ладонь.
Улыбка у него была тоже немного пьяная, и Сашка заулыбалась ему в ответ. Он не сразу выпустил её руку, задержал ненадолго, погладив костяшки большим пальцем, на его ладони прощупывались шершавые ссадины. Сашка вдруг осмелела и сказала:
— Пообещай мне, пожалуйста, что будешь играть каждый день.
Витя сидел теперь сгорбленно, вытянув вперёд ноги. Он ничего не пообещал, но вдруг спросил:
— Ты зачем к Лимону полезла?
Сашка тут же смутилась, покраснела. Узнал всё-таки.
— Я хотела, чтобы он перестал злиться.
Витя смотрел на неё снизу вверх внимательным взглядом, будто пытался понять и не мог.
— Он извинился, знаешь… — сказал и отвернулся обратно к фортепиано, спросил обычно:
— Что тебе сыграть?
А у Сашки дыхание перехватило, и она долго соображала, что ответить. Наконец сказала:
— Может быть, ты знаешь музыкальные моменты? Мне нравится четвёртый.
— Четвёртый знаю.
Конечно, он знал. Она потому и вспомнила именно о четвёртом, что он был похож на Витину музыку. Сашка прошла к креслам и села на первом ряду. А Витя повернулся к пианино и стал для неё играть.
@темы: мои писульки
04.01.2020 в 14:38
Но рассказ замечательный. Очень нравятся твои персонажи, которые умеют чувствовать, умеют в эмпатию и вот это все. Они очень приятное и теплое впечатление оставляют, даже если реальность вокруг них не такая уж и приятная.
04.01.2020 в 14:58
04.01.2020 в 15:08
04.01.2020 в 17:29
На самом деле, для современного русреала тоже приходится много гуглить. Даже помимо узко направленного. Мне, например, захотелось про Азовского море писать, я там была, но оно большое, много пришлось изучать. Но вот здесь я писала, представляя свою школу, и всё на живом. А вообще я и начинала с этого, первый рассказ в 2010-м был про войну в Осетии почему-то. Направление сменила из-за ролевых, по русреалу они всегда какие-то угрёбищные
04.01.2020 в 21:20
Да если писать более менее серьезно, то гуглить все равно много. Я в ролевых приучила себя писать многое чисто на общей эрудиции и логике, или вообще скользкие моменты не включать и все. Иначе зависнуть можно в гугле. А вот в текстах не могу так ) А щас я прям на сюжет замахнулась, а не на обрывки и моменты как всегда.
Я видела ролевые по русреалу, но никогда не )))
04.01.2020 в 22:38
Ну я не часто изучаю что-то вот прям серьёзно. Только для Саечки, наверное, и то недостаточно. Часто я просто использую имеющиеся знания. Например, писала про биполярное расстройство, потому что оно мне несколько раз встречалось на экране, в книгах, в беседах, и имелось достаточно ясное представление, что это такое. Ты вот историчку любишь, а для меня это тёмный лес, просто ума не хватит разобраться во всём. Больше люблю современность с налётом ретро )
А щас я прям на сюжет замахнулась, а не на обрывки и моменты как всегда.
О, желаю удачи с этим делом!
05.01.2020 в 14:42
И вообще историчка это чисто для эскапизма)) Она похожа на сказочку, в которую проще сбежать ))
О, желаю удачи с этим делом!
Спасибо) Хотя там все равно на основе ролевки. Это непобедимо ))
05.01.2020 в 15:09
А потом ещё узнала, что и человек дерьмо, хахах.Хотя там все равно на основе ролевки. Это непобедимо ))
Когда играешь, это норма ) Я до сих пор выгребаю множество всего, что хотела играть.
06.01.2020 в 14:36
06.01.2020 в 15:34
07.01.2020 в 01:00
Я и про себя-то такое не всегда могу объяснить
Я люблю яблоки, потому что они сладкие и приятно хрустят. Но вот сорта которые мягкие я не люблю, а это ведь тоже яблоки. Кхм... И кислые не люблю. Надо тогда по сортам разложить. И написать про это три абзаца и примечание со сноской и ссылкой на справочник юного агронома-садовода.
А еще
Однажды на моем еще форуме был игрок, которые выдавал описания костюмов на несколько абзацев. Мы такие "ну вау, круто чел упарывается". А потом выяснилось, что он эти куски просто копирует из "Американского психопата", там этого добра много.
07.01.2020 в 08:50
Мне кажется, Кинг очень умеет в эту дотошность. Марка рубашки и историческая справка о том, как она появилась ) Я люблю только колоритные детальки типа марки зажигалки, сигарет, машины - то, что задаст тон персонажу. И если он носит клетчатые рубашки, то это, как по мне, уже самодостаточный факт.
Ой, одежда. Не всегда найдешь куда и к чему её описать. Как и внешность. У меня нередко персонаж, от чьего фокуса идёт повествование, не выглядит никак. В частности, тут не упоминается ни одной черты внешности Саши. На форуме ещё любят картинки прилеплять. Всегда смешило )
08.01.2020 в 15:53
О да, внешность это тоже "любимый" момент. В этом плане хорошо было начинать с фанфиков, там уж ее смысла нет описывать, все же знают, как выглядит персонаж. Хотя это многих все равно не останавливало от "кареглазых брюнетов" ))
На одном форуме (давно уже) было требование описания одежды в подписи. Народ там ссылки на луки или как их там давал. А мое "джинсы, футболка, кеды" почти два года не менялось. Надеюсь, что стирал хоть за кадром )))
08.01.2020 в 20:04
Меня в плане внешности иногда спасают обложки. Но это тоже неправильно. По-хорошему, хотя бы одну деталь надо бы дать и не на двадцать пятой странице. В Билле Бруке у меня вроде бы со всеми получилось, а в рассказах не всегда могу найти для этого место.
Ой, да, что-то знакомое. Я в таких случаях писала какую-нибудь ерунду вроде "всегда прилизан и с иголочки" )