Прозрей.
Может так случиться, что одним снежным морозным утром Джим Мориарти спасёт в Лондонском переулке мальчишку лет двенадцати от мерзкого вида ублюдков одного с ним возраста, изливающих из себя гниль. Он ненавидит детей. Но над ним тоже издевались в школе подобные сволочи. И ему достаточно будет пары слов и одного взгляда, чтобы они попятились в истеричном страхе. Чтобы они больше никогда и никого не тронули пальцем.
Мальчишка будет бежать за ним, скрипя по снегу, с криком «мистер, стойте!», когда сможет подняться на ноги, но Джим уже скроется где-нибудь в здании от всех посторонних глаз.
Парнишку зовут Джон Уотсон, и он всё равно найдёт Джима, потому что его никто раньше не спасал, потому что дома совсем уж невыносимо, а идти больше не к кому.
И именно так начнётся, возможно, самая странная история человеческих отношений.
Читать дальше
Джон стоял перед дверью, переминаясь с ноги на ногу. Он смущённым движением натянул шапку на разбитую бровь, что было совершенно глупо, ведь её всё равно придётся снять. И поправил складки на куртке, слишком лёгкой для такого холодного декабря. Он нажал на звонок, и не подозревая, что его уже давно видят с той стороны.
В первые секунды даже дух перехватило при виде идеально красивого человека в строгом чёрном костюме, всего такого высокого, стройного, взрослого. Даже устало брошенное «ну чего тебе?» не смогло испортить восторженного впечатления. Джон задрал голову вверх, чтобы увидеть интересно вскинутые брови и большущие глаза - показалось, что ненастоящие. У человека был очень взрослый и низкий голос, и Джону даже стало неловко от того, как высоко и по-детски звучит его собственный.
- Привет, ты спас меня сегодня, я побежал за тобой, а ты исчез, я хотел спросить, как тебя зовут!- выпалил мальчик на одном дыхании.
- Джим Мориарти. Это всё?
- А меня зовут Джон Уотсон, и я…
- Мне неинтересно, уходи.
Джон смутился, он пришёл не вовремя, он, наверное, отвлёк от дел. Но идти домой сейчас слишком рано, Гарри ещё не успела уснуть, и она будет зла, что он заявился. Мальчик набрался смелости и проскользнул в дом. Внутри всё было так блестяще: зеркала, серебристые шкафчики и лампочки на потолке,- что Джон восторженно вздохнул.
- Я хотел с тобой подружиться, Джим. Ты помог мне сегодня, я хотел тебя отблагодарить.
Джим устало вздохнул и как-то совсем уж обречённо спросил, наклонив голову на бок:
- Ну и как ТЫ можешь меня отблагодарить?- он так пренебрежительно выделил это «ты», что мальчик потупил взгляд, уставившись на его ноги.
- Просто я думал, что тебе нужен друг. Это ведь так много, когда у тебя есть лучший друг…
И Джон понял, что он просто не чета Джиму. Зачем ему нужен друг, носящий три года одну и туже куртку, на которой невозможно не заметить его кривые стежки на дырках? Которого бьёт собственная сестра, когда напьётся. Зачем кому-то вообще нужен такой друг?
- Мне не нужны друзья, уходи.
Джону было очень грустно от того, что он такой, что таким его никто не принимает. Но он не ушёл. Джим его спас и что бы он ни говорил, мальчик был ему благодарен. Даже такой прямолинейный человек ему нравился. Он уже представлял по пути сюда, как они пьют чай вместе. И он надеялся, что его здесь покормят, хоть и стеснялся попросить. Гарри готовила редко и денег тоже не давала.
- Нет, нужны,- дерзнул сказать Джон, подняв виноватый взгляд.- И ты должен напоить меня чаем, потому что я твой гость.
- Отвали, мне некогда,- холодно бросил Джим и ушёл вглубь дома.
Он не выкинул Джона, и мальчик торжественно сверкнул глазами, сбрасывая ботинки, куртку и шапку. Он пригладил светлую чёлку на лбу, жалея, что она немного не доставала до бровей, и взглянул на себя в зеркало. Конечно, его тускло-серый свитерок и потёртые синие джинсы никак не смотрелись в этой блестящей атмосфере, но Джона не выкинули, и он ликовал.
Найти в доме кухню оказалось непросто. Джон никогда не был в таком большом доме, в нём, казалось, было больше комнат, чем во всей десятиэтажке, в которой они с Гарри обитали на первом этаже. Мальчик застыл и неверяще воскликнул, когда увидел большой домашний кинотеатр с громадными колонками. У него дома было лишь крохотное чёрно-белое чудо техники. Он решил, что ещё успеет всё разглядеть и пошёл дальше. Кухня оказалось размером со школьный спортивный зал. Джон подпрыгнул от восторга и занялся приготовлением чая. Мальчик с по-детски сосредоточенным лицом отмерял нужное количество чаинок, выбирал самые красивые кружки и ложки, аккуратно раскладывал кубики чая в сахарнице. Он хотел, чтобы Джиму понравился его чай и чтобы он перестал хмуриться. Пугливо оглянувшись по сторонам, он сжевал немного еды из холодильника, вряд ли Джим заметит пропажу такой мелочи из всей этой кучи.
Джон раздобыл поднос и красиво расставил на нём две кружки с чаем, сахар и вазочку с конфетами. Он долго искал Джима, осторожно шагая с подносом, и нашёл его в рабочем кабинете. Джим сидел за большим чёрным письменным столом и разговаривал по телефону. Вернее, он ругался. Громко и грубыми выражениями. При этом его глаза недобро блестели. Но мальчик не испугался. Со взрослыми иногда это случалось. Он на цыпочках прошёл в кабинет и установил поднос на журнальный столик. Он не стал прерывать мужчину расспросами и положил в кружку один кубик сахара, тщательно размешал, высунув язык от сосредоточенности, и тихонько поставил кружку перед Джимом, стараясь не замечать, как он морщится. Мальчик выбрал, как ему показалось, самую вкусную конфету и положил рядом с кружкой. После чего он взял свой чай и забрался в огромное мягкое кресло, в котором его практически не было видно, и принялся наблюдать за Джимом.
Если не брать во внимание его слова, то, в общем, он походил на большого кота. Он так же шипел и фыркал, а иногда и мурлыкающе мягко звучал, и так же вальяжно двигался, потягивался и шевелил губами. Джон никогда ещё не видел таких особенных людей, как Джим, он не мог оторвать взгляда.
Мужчина отбросил телефон и повернулся к монитору ноутбука, как будто Джона в комнате не было. Мальчик вздохнул и съел конфету, он боялся заговорить, потому что Джим мог его прогнать. И он долго сидел в этом кресле, даже когда чай уже закончился, и перебирал в уме сотни фраз, которые мог бы сказать, но все казались идиотскими.
Мальчик ушёл вечером, произнеся робкое «до свиданья, Джим» и ничего не услышав в ответ. Джим не хотел больше его видеть. А чай и самая вкусная конфета так и остались нетронутыми.
Перед глазами так и стояла эта кружка с остывшим чаем. Ну почему Джим даже не попробовал? Не может ему быть настолько всё равно, он ведь спас Джона на улице. Мальчик размышлял об этом, когда шагал по тротуару. Он представлял, как они с Джимом пьют чай где-нибудь в далекой от серого Лондона солнечной стране, сидя на террасе под пальмами. Или на берегу моря, когда закат, и песочного цвета небо растекается патокой по горизонту. Как будто совместное чаепитие для Джона было вершиной счастья. Он потянулся на носочках в старых ботинках, от которых скрипели даже мраморные полы, и нажал на звонок. Если Джим не выкинет его и сегодня, значит, никогда не выкинет, это уж точно.
- Ну чего ты опять притащился?- практически проскулил Мориарти, когда увидел его вновь.
- Я тут подумал, Джим,- мальчик снова без спроса вошёл в дом. Его лицо было крайне серьёзным. Он стянул шапку и продолжил.- Я подумал и решил, что люблю тебя. Ты меня спас, ты красивый и честный.
Мужчина рассмеялся, его смех был красивый, но недобрый. Джон снова потуплено опустил взгляд, Джим заставлял его чувствовать себя неправильным, неуместным здесь.
- Нельзя любить кого-то за такую ерунду,- сказал Джим сквозь смех.
- Но я же тебя люблю…- ответил Джон своим пальцам.
- И нельзя полюбить так быстро.
- Но я же тебя полюбил…
Вот и весь спор. Джон не понимал, почему ему нельзя, ведь он уже полюбил. Разве любовь – это плохо? Разве она может быть неправильной? Хотя Джона никто никогда не любил, наверное, он просто недостоин этого светлого чувства. Джим снова пошёл вглубь дома, но мальчик быстро сбросил ботинки и куртку и побежал за ним, потому что не мог оставаться наедине с этими тягостными мыслями.
- Джим, ну почему ты меня не любишь?- прокричал он вслед. Он был так напряжён, что не заметил, как в кабинете сел прямо на письменный стол.
- Потому что ты мелкий придурок,- Джим упал в кресло.
Мальчик нахмурено-серьёзно посмотрел на него.
- Пусть и придурок, но не мелкий. Я просто не взрослый.
- Взрослые целуются, трахаются на каждом углу и зарабатывают деньги,- с отвращением бросил Джим.
- А если я тебя поцелую?- Джон распахнул тёмно-серые глаза, печальные до крайности. Он обошёл вниманием остальные два пункта, поскольку они показались ему отвратительными и не имеющими никакого отношения к любви.
- Лучше уберись с моего стола,- Джим раздражённо спихнул мальчика на пол, но Джон быстро поднялся и забрался в кресло.
- Всё-таки ты меня не выбросил из дома,- твёрдо сказал он, и мужчина прорычал какую-то грубость. Мальчик ещё долго сидел и рассуждал о любви вслух, но Джим, казалось, не слушал.
Джон пришёл и завтра, и послезавтра, и ещё через день. Джим пускал его, но больше никак не реагировал. Не слушал его долгих рассказов о школе и сестре, о друзьях и родителях, которых не было. Джим не отвечал на вопросы и не пил чай, который мальчик продолжал упорно для него готовить. Это было похоже на невыносимую пытку равнодушия, но Джон не жаловался. Ему нравилось быть рядом с Джимом и наблюдать за ним. Лишь однажды он ушёл опечаленный, давясь слезами. Когда он с восторженно сияющими глазами прибежал с криком «Джим, посмотри, как я тебя нарисовал!», мужчина разговаривал по телефону. Он раздражённо повернулся, отмахиваясь, и его нарисованная копия плавно спарировала на пол. На следующий день мальчик не пришёл.
Дикая головная боль, тисками сдавливающая виски. Сегодня Джим отрывался на всех и каждого, будто в отместку за эту боль. Почему она вернулась? Она ведь уходила. Джим не находил себе места. Лекарства никогда не помогали. Хотелось скулить от невыносимости.
Но в какой-то момент он вдруг заметил, что под рукой не мешается кружка с чаем, и понял, в чём проблема. Тишина. Тяжёлая звенящая тишина нависала над головой. Джим не обращал никогда внимания на эту болтовню, но, выходит, что именно она отгоняла эту мерзкую тишину, несущую одиночество.
На глаза вдруг показался вчерашний рисунок, и Джим поднял его с пола. Он невольно улыбнулся, когда увидел пририсованные ему кошачьи уши и хвост. Но потом запихнул листок между бумаг и ушёл из кабинета.
Джон никогда не касался пальцев Джима, но ему казалось, что они очень холодные, как и ледяной омут его взгляда. Быть может, он потому и боялся произнести тёплое слово, просто тепла в нём было совсем мало, крохотная толика, и он бережно хранил его в сердце, чтобы не растерять. И мальчик решил подарить ему на Рождество нечто согревающее и уютное. У Джона никогда не было настоящего Рождества, Гарри говорила, что тупо тратить деньги на ёлку, и ничего не дарила. И мальчик ходил на городское празднество, если она разрешала выйти из дома. Там все были семьями, и Джон чувствовал себя одиноким. Но в этом году он верил, что всё будет по-другому. Теперь у него есть Джим, он не сможет бросить его в Рождество.
Джон дождался, пока Гарри уснёт и выбрался в гостиную, в которой стоял большой шкаф со всякими вещами, что давно не используются, но зачем-то хранятся. Он осторожно распахнул скрипучие дверцы и достал с самой верхней полки длинный вязанный красный шарф с рождественскими белыми оленями. Он боялся трогать эти вещи, потому что они принадлежали маме и папе. А если и доставал, то только чтобы немного подержать в руках и прикоснуться к теплу родителей, которых он не помнил.
Но он решился подарить этот драгоценный шарф Джиму, чтобы ему больше никогда не было холодно. Хоть он ничего о себе и не рассказывал, Джону казалось, что у него тоже не было семьи. Мальчик долго и кропотливо рисовал открытку, на которой ровными и, как ему показалось, красивыми буквами вывел надпись «Счастливого Рождества, дорогой Джим». Он не решился написать «любимый», чтобы Джим снова не посмеялся над ним, и поставил подпись «твой лучший друг Джон».
На следующий день, едва только Джону удалось выскользнуть из дома, он сломя голову помчался в гости к Джиму сквозь метель и хлещущий по щекам ветер. Он нажал на звонок несколько раз и, сжимая в руках без перчаток перевязанный ленточкой подарок, замер в трепетном ожидании. Поздравлять Джима было волнительно. Вдруг ему не понравится шарф?
Но дверь не открывалась. Мальчик позвонил ещё раз, и ещё, но ничего не изменилось. Внутри никого не было. Но Джон не мог уйти, ведь он так надеялся встретить Рождество с Джимом, хотя бы просто посидеть с ним, если он снова будет молчать. Джон, прижимая к себе свёрток, опустился прямо на заснеженное крыльцо перед дверью, он готов был ждать сколько угодно. Пусть даже и умереть здесь от холода, но только чтобы Джим получил его подарок. Больше ему не к кому было идти.
Джим возвращался из клуба раздражённый и уставший. Боль его измотала. Он хотел убить её всеобщим шумом, но это не помогло. И он мечтал, что сможет уснуть сегодня. Но перед дверью он замер. В первую секунду Джим подумал, что мальчик мёртв, и приступ колкой дрожи прошёлся по позвоночнику. Потом он присел на корточки и коснулся лба, Джон был тёплый, то есть внутри него было тепло, но он весь промёрз до костей. Джим отряхнул с мальчика снег и поднял его на руки. Он даже вздрогнул от того, как невесомо было тело, крохотное и совсем неощутимое, будто бы сама душа. Джим поспешил в дом и уложил мальчика на кровать в одной из просторных комнат. Он снял с него куртку и ботинки. Почему-то вдруг дрожали руки, когда он набирал номер врача и требовал приехать. Он совершенно не знал, что делать. Отложив свёрток в сторону, он машинально подумал, почему Джон не замотался в этот шарф, а держал его в руках. Но потом Джим увидел слегка корявую подпись и понял, что мальчик приходил поздравить его с Рождеством. Он думал, что Джон никогда больше не придёт.
Джим сел возле кровати и взял ладони мальчика в свои. Разве руки бывают такими крохотными в двенадцать лет? И с чего он решил, что ему двенадцать? Может, и меньше. Он ничего не понимал в детях и не любил их, даже когда сам был таким. Джим выдохнул воздух на пальцы, но вдруг почувствовал, что в крохотном Джоне даже сейчас тепла больше, чем в нём самом.
Он сидел у кровати неподвижно и громко дышал. Словно ожидал не доктора, а смерть. Он вышел из комнаты, когда мальчика осматривали, и забрал с собой свёрток. Джим скинул пиджак и закурил, глядя в ночную тьму сквозь окно. Метель прекратилась.
- Он сильно застудил лёгкие, но воспаления нет,- сказал доктор.- У него синяки на теле,- неуверенно добавил он, и Джим поднял на него пронзительный взгляд. Доктор будто бы думал, что мужчина о них знает, что именно он их и оставил.
- Заболевание или..?
- Побои, я думаю,- уже другим тоном ответил доктор и отвёл глаза в сторону.- И он очень худой. Возможно, слишком мало ест.
- Мне нужно, чтобы Вы посидели с ним, док, пока он не выздоровеет целый день, я заплачу,- Джим потушил сигарету и поспешно натянул пальто.
- Но, мистер Мориарти, Вы же…
- Я не могу, у меня много работы,- и он ушёл, не желая больше выслушивать отрицаний.
Через минуту люди Джима везли его к дому мальчика. Он уже знал, что увидит там. И едва только темноволосая худая Гарри открыла ему дверь, он припечатал её к стене и сжал горло рукой.
- Твоего младшего брата нет дома ночью на Рождество, а ты сидишь тут и празднуешь, тупая сука?!- прошипел он, и она лишь хватала губами воздух, не зная, что сказать.
Джим пихнул её в руки своему водителю и сказал отвезти в клинику на лечение. И домой он шёл пешком.
Он вернулся уже под утро, и первое, что он услышал, был пронзительный сухой детский кашель. Джим неслышно подошёл к двери и остановился. Джон спросил кое-что у доктора, что заставило Джима прислушаться. Голос мальчика звучал слабо и бесцветно.
- Доктор, а кто меня спас?
- Джим Мориарти, малыш, ты сейчас в его доме.
- Вы что-то путаете, доктор, Джим дал бы мне умереть.
Мужчина припал к стене и сполз по ней медленно в полнейшем опустошении. Это было, как битым стеклом по глазам, - встреча с самим собой. Кем его видели и кем он был на самом деле.
Джим не мог уснуть и вновь отвлекся на работу. Ему было до одури тошно от боли. Он уже ни на кого не кричал, потому что просто не было сил. Он дождался, пока ушёл доктор, это значит, что Джон уснул, и неслышно проскользнул в его комнату. Там царила тьма, и мальчика совсем не было видно, но это же было и к лучшему.
Джим едва заметно провёл прохладными пальцами по тонкой тёплой ручонке и чуть коснулся длинной светлой чёлки.
- Я не хочу, чтобы ты умирал, Джон,- тихо, едва слышно прошептал он и резко, но всё так же бесшумно ушёл из комнаты. Что он делает? Привязываться к кому-то – болезненно и неправильно. Этого просто нельзя делать.
Сердце мальчика забилось быстрее, когда он крепче обнял одеяло, глядя сквозь тьму вслед уходящему Джиму.
Больше Джим в комнату мальчика не заходит. Он купил ему немного одежды, удобную пижаму и все прочие нужные вещи, но отдал их доктору. Док сказал, что Джон про него спрашивал, просил позвать хотя бы на минутку, чтобы поблагодарить за спасение. Всё порывался встать и найти его. Джим встретил эту новость с равнодушным лицом и отправил доктора обратно. Он сказал, что ему нет никакого дела, что у него полно работы. Он попросил больше ничего не рассказывать. Ему неинтересно. Он только вздрагивал каждый раз, когда слышал даже из своего кабинета звук детского кашля.
Однажды Джон проснулся, когда доктор ушёл. В комнате было беспроглядно темно. Мальчик вдруг осознал, что он совсем один здесь. Никто не защитит его от густой липкой темноты, которая сейчас, казалось, обволакивала его холодом. Он не решился включить свет, потому что так стало бы ещё страшнее – лежать одному на кровати ночью под искусственным светом, обнажающим всё недостатки. Дрожа от страха, Джон выбрался из комнаты и, шлёпая босыми ногами по полу, пошёл в случайно выбранном направлении. Темно и пусто было всюду, и хотелось уже просто бежать куда-то, он брёл по веренице коридоров и комнат, отчаянно всхлипывая.
Лишь в одной комнате горел тусклый свет, мальчик дошёл до неё и увидел сидящего с ногами на диване Джима в брюках и рубашке, лохматого, уставившегося в экран телевизора. При появлении худого плачущего Джона в пижаме и с босыми ногами он повернулся и распахнул большие тёмные глаза.
- Джон?
- Джим… мне страшно… можно я побуду с тобой?..- всхлипывая и содрогаясь, коротко выговаривал Джон.- Я знаю… что ты меня не ненавидишь… я слышал… мне страшно там быть одному… Джим…
Мальчик забрался на диван и сел, прислонившись спиной к груди Джима. Он дрожал. Мужчина замер на мгновение в растерянности, но, очнувшись, осторожно обхватил грудь мальчика руками, обнимая. Джон перестал дрожать, но всё ещё всхлипывал и отрывисто дышал. Он закашлялся, прикрывая рот ладонью, и тяжело вздохнул. Дети так не вздыхают. Мальчик страдал из-за Джима, из-за любви к нему. И Джим понял, что держал сейчас в руках единственное живое существо, которое его искренне любит. Он обнял Джона крепче и коснулся губами мокрой от слёз, но тёплой щеки. Мальчик протянул ладошку и запустил пальцы в гладкие чёрные волосы Джима. Теперь он ровно дышал.
- Поживёшь у меня, пока твоя сестра не вылечится,- тихо сказал Джим.
- А если она никогда не вылечится?- Джон взглянул на него через плечо взглядом, полным детской надежды.
И Джим улыбнулся. У него была самая красивая улыбка на свете.
- Джим, я хочу попить с тобой чай,- выпалил мальчик.
- Сейчас?- удивлённо спросил мужчина.
Джон закивал и отчаянно выдохнул:
- Пожалуйста.
Они сидели вдвоём и пили чай на простой кухне, в которой не было пальм и песочного неба, но это был самый счастливый день в жизни мальчика.
@темы: мои писульки, Космос, Джим x Джон, фанфикшн, Шерлок
22.01.2016 в 21:49
22.01.2016 в 22:18
Это полное au, я там указывала, что они больше не виделись. Ну просто это было бы странно.
22.01.2016 в 22:37
Ну, может быть и не очень странно... Но спасибо за ответ)
22.01.2016 в 22:46