Сны
1.
Микки пять. В комнате сыро и пахнет затхлостью. Он стоит над поломанным телом матери. Оно смотрит в ответ стеклянными глазами, смотрит и смотрит, будто пустое.
- Мам?
Руки выглядят неприятно, вспухшие вены – будто трещины. Микки берёт костлявую ладонь, кожа похожа на густой студень, и тянет тело на диван. Волосы вязнут в рвоте.
Сухопарая фигура отца вырастает из земли, словно скала. Он больно ударяет по затылку, так что щиплет в глазах, и говорит хрипло, словно наглотался проволоки.
- Брось, не видишь что ли, подохла.
А Микки всё держит и держит холодные пальцы.
читать дальше2.
Микки десять. Он сжимает мокрую ладонь Мэнди, которая смотрит на кривую улыбку отца. Лицо покрыто плесенью фальши, как и выглаженная рубашка. Серые стены приюта отбрасывают тени в его остроугольных морщинах.
- Ну чего вы, идём домой, - говорит он и протягивает свои руки, так что Микки приходится сдержаться, чтобы не вывернуться. – Хотите мороженого, а? Пойдём, купим вам по мороженому.
Мэнди кивает и берёт его шершавую, чешуйчатую ладонь. Пальцы Микки ломит болью от её хватки. Он смотрит в глаза надзирательницы, проходя мимо неё. На улице воздух будто спрессованный, и дорожка за калитку кажется безмерно длинной, по её краям стоптана жёлтая трава.
За воротами Мэнди вырывается и бежит прочь, розовые ленты в её волосах брызгают в небо.
- Ну что, купишь мне мороженое, пап? – спрашивает Микки и чувствует, как трещат кости от удара в плечо.
3.
От бугристой спины пьяного отца испаряется зелёный туман. Микки смотрит на корявые выступы кожного покрова. Если взять лезвие и вспороть их, наружу посыплются черви.
Обыск карманов ничего не даёт, даже сигарет. Мэнди смотрит злобно, как затравленный зверь. Её руки исцарапаны гневными мыслями, но она не хочет возвращаться в приют.
- Доставай биту, Колин, - говорит Микки. – Пойдём, раздобудем еды.
4.
Микки двенадцать. У него на руках чужая кровь, она раздувается бульбами и ядовито шипит.
- Ей десять, сука, десять! – рычит он не своим, не мальчишеским голосом. – Знаешь, что случается с теми, кто дрочит на малолеток? А?
И будто кто-то плеснул ледяной воды на позвоночник, слышит из себя отца, его проволочное рычание. Тело в руках братьев корчится и фырчит, окропляя чёрными брызгами одежду Микки. Куски кожи отпадают с лица, оно обтянуто гниющими мышцами. Микки кричал бы от страха, но нельзя, и он скалится, через зубы шипит:
- Узнаешь в следующий раз.
И, кусая до боли язык, он уходит.
5.
Его зовут Саймон, он старше Микки на два года, и у него липкие ладони. Глаза чёрные, словно дыры. Он ничего не говорит, только дышит тяжёлыми рваными клочками воздуха. Они прячутся в школьном туалете, по белому кафелю стекают капли смолы.
Микки кусает губы, возбуждение пронимает его до самых костей. Он раздражён, нервы острые, как иголки.
Всё происходит быстро и грязно, и Микки хочется довести эту грязь до предела, гиперболизировать, хочется разорвать себе живот и вытащить наружу тошнотворное. Мстить всему миру.
Он задыхается.
6.
Треснувшие куски неба топорщатся. От боли Микки плохо соображает, почему под ними проступает не беспредметное космическое пространство, а шершавая бетонная стена. Отец что-то кричит, но слышны только его удары, скрежетом отдающие внутри головы. Но Микки четырнадцать, и он знает, что кричит отец.
- Я тебе покажу, что значит быть мужиком, мелкий ублюдок!
Слова сыплются изо рта, словно блевотина. Глаза его с лопнувшими венами лезут из орбит, а тело раздувается, как ворот кобры. Микки рвёт грудь руками, будто кожа – лишь липкая плёнка, мышцы – прессованная вата, а кости – битое стекло.
7.
Микки восемнадцать. Его грудь раздувается и трескается, наружу рвутся хрупкие синие фиалки. Он никогда не видел глаз красивее. Он не знает, что это, почему так хочется, разрядом через голову в кончики пальцев, живое, самовольное, сильное. Страшнее, чем проволочный голос, больнее, чем удар в голову… Йен. Рыжими всполохами на утреннем небе.
Кожа на костяшках лопается от напряжения, словно скорлупа, её не стянуть ниткой. Вкус никотина не выцеловать с губ.
8.
Из трещины в потолке ползут чёрные пауки. Отец шипит, и с языка у него капает ядовитая, прожигающая кожу слизь. Его обросшие жесткой шерстью руки с уродливыми когтями рвут горло. Хочется кричать, но наружу вырываются только сгустки тёмной крови, она никак не заканчивается. Всё вокруг сплошь чёрное, будто сейчас проступят титры.
Отец наводит пистолет на Йена. Микки думает, что смерть не может быть хуже.
В комнате появляется Светлана. Её тело белое и студенистое, опутывает холодным саваном. Микки тошнит. Су-ка.
9.
Под ногами Микки разверзаются пропасти. В ладонях вся его жизнь – жалкая, покорёженная. Сердце долбится о кадык. Чем больше страхов – тем сильнее ты с виду. Страх потерять Йена – удар, пауза – и всё вдребезги.
Всплески острого отчаяния, будь ты проклят, грёбаный мир. И вдруг разрастается большой, как небесный купол, праведный гнев. Микки рычит, он прорывается на свободу через уродливую, шерстистую кожу отца, его проволочный голос, синие вены. Быть может, есть что-то лучше, чем смерть.
Он бы никогда этого не узнал. Но Йен целует в макушку, и пропасти затягиваются, как раны.
10.
Микки сидит на кухне и следит за лёгкими движениями бледных рук. Он никого никогда не любил так, как Йена. Кружка кофе испаряет горький аромат.
- Расскажешь мне?
Микки щурится, как от взгляда на солнце, смотрит в сторону.
- Тебе снятся кошмары. Из-за меня, Мик?
Нет, конечно, но сказать он не может. Эти сны – он сам. Если рассказать хоть один, кто станет любить его после? У Йена горячие ладони, красивые, нежные. Он злится и уходит. Откровенный, как ребёнок. И Микки утешает только, что дети любят просто так. Он смотрит на дверь с болью в груди, будто лёгкие разрастаются. Пьёт кофе без сахара и давит мысли о том, что давно распался бы на камни, не будь рядом Йена.
11.
Небо залито смолой, она капает на асфальт. Микки курит, щетинясь от холода. Стоит перед дверью, на часах – слишком поздно, чтобы постучать. Пальцы сводит от чувств. Но она вдруг открывается сама собой, и Йен смотрит взволнованно.
- А я к тебе. Снова эти сны?
Микки кивает и тонет в спонтанных объятьях. Они сидят на крыльце, руки Йена согревают.
- Он всегда будет возвращаться. Я жалею, что он никак не сдохнет, - говорит Микки. Не в его силах перестать быть собой. Разве бояться – значит быть трусом?
- Ты теперь не один. Мик, слушай. Я с тобой, нас не сломить так просто, - глаза Йена голубые, будто последнее светлое, что осталось. - Я за тебя – что угодно, Мик.
Микки хочет сказать, что любит, но захлёстывает через край, и он только тянет к себе и целует. Ему так хорошо, что он думает – эти сны прекратятся когда-нибудь.