Записи с темой: мои писульки (47)
Боже, я что, дописала наконец этот цикл рассказов дурацких суицидальных? Нужно было 160 тыщ, так я написала 160057 символов. Последние четыреста уже без сил. На выходных отправлю на Лицей. Смешанные чувства. Вроде бы самые сильные мои рассказы. Но кому всё это нужно. Не знаю, зачем я каждый раз это делаю. Наверное, чтобы снова и снова разочаровываться в себе.
Пишу сейчас чисто по приколу на форуме дурацкого мальчика. Очень нравится приписывать ему свою какую-то боль. А ещё психотерапия своеобразная. Сначала включается моя реакция: защита, уход в себя, молчание. Но потом я включаю мальчика, а у него совершенно другая реакция: открытость, беззаботность, доверчивость, лёгкость, игривость. И я вспоминаю Марту, когда хочется написать тыщу знаков сарказма, а нельзя, потому что в ней этого нет. Интересно смотреть на всё другими глазами.
Захотелось тут положить анкету на Брайана, которую я писала в 2021 году на форум.
О Брайане стоит знать следующее.
Его исключили из девяти престижных школ Ливерпуля, из армии Её Величества и Королевской академии искусств, потому что он был рохлей без каких-либо выдающихся данных: слишком вялым, неспособным к общению, странным. Он попросту не вписывался. Ему было суждено стать среднестатистическим еврейским торгашом, всю жизнь работающим на богатого папу.
Вместо этого Брайан Эпстайн, не имея даже школьного аттестата и каких-либо представлений о профессии музыкального менеджера, сделал The Beatles самой известной группой в истории и сколотил такое состояние, что мог вертеть папочкино наследство на известном месте.
Без папочкиных денег всё же не обошлось. На них был открыт магазин грампластинок North End Music Stores (NEMS), которым управлял Брайан. Когда в магазине спрашивали альбом, которого не было в продаже, он заказывал три. Он непременно слушал каждую пластинку, которая попадала в его магазин, делал хит-парады продаж, с досадой обнаруживая, что популярностью пользуются отнюдь не Брамс и Сибелиус. Повышать музыкальную образованность аудитории он старался в качестве внештатного корреспондента газеты «Mersey Beat», где вёл колонку «Stop the World — And Listen To Everything In It: Brian Epstein of NEMS».
К августу 1961 года у него было уже два самых больших музыкальных магазина в Ливерпуле.
В двадцать три года он был арестован в Лондоне за «домогательства» к мужчине в общественном туалете и, хотя смог избежать тюрьмы, навсегда остался травмирован этим опытом, стыдился своей ориентации и пользовался только случайными связями сомнительного характера, что нередко заканчивалось плачевным образом. Если Брайана шантажировали — он платил.
Когда он впервые вошёл в душный и тесный клуб «Каверн», где играли The Beatles ещё не устоявшимся составом, его официально представили публике как владельца «Немз» и корреспондента «Мёрси бит». Он увидел бескультурных, неопрятных раздолбаев, которые играли неплохую музыку. Первое, что сделал Брайан, подписав контракт с группой (свою подпись он, впрочем, на первой версии так и не поставил), — это отправил их переодеться в костюмы, научил кланяться публике, не опаздывать на концерты, не пить, не курить и не материться на сцене.
На момент заключения контракта Брайану было 27 лет, Джону Леннону — 21.
Брайан с такой же лёгкостью сочетает в себе безупречность манер, педантичную внимательность к внешнему виду и деталям с неаристократичной румяностью и непослушной еврейской шевелюрой, как и хватку к деньгам с наивной доверчивостью к людям. Заработав большие деньги на концертной деятельности и продаже пластинок The Beatles, он лёгким движением руки подписал документы на 10% прибыли от мерча, который носит весь мир, раздарив тем самым остальные 90%.
Однако, стоит отдать ему должное, никто ранее продажей мерча не занимался.
Единственный раз, когда Брайан пытался вмешаться в музыку группы, был на записи первого долгоиграющего альбома в студии Джорджа Мартина. Он подал голос из селекторной рубки, высказав мимолётную идею, которая пришла ему в голову: почему бы вам не спеть вот тут и тут чуть-чуть лиричнее? На что Джон Леннон попросил его заткнуться и считать деньги, предоставив музыку им. Брайан вышел из рубки молча.
Группа в свою очередь занималась музыкой, следовала расписанию, составленному Брайаном, и никогда не лезла в бизнес.
Песня «Baby, You’re a Rich Man» написала о Брайане. Он не только имеет много денег, но и любит это демонстрировать — например, закатывать роскошные вечеринки в своём ни капли не скромном доме в Белгравии.
На всех рубашках Брайана вышиты его инициалы.
Брайан — грёбаный перфекционист. Любой, кто работает в «Немз Энтерпрайзес», знает, что из обаятельной душечки он легко может превратиться в мудака, если сделать что-то не так. Впрочем, за чрезмерную вспыльчивость он всегда приносит извинения. В конце концов, у большинства людей в отличие от Брайана есть в жизни ещё что-то, помимо работы.
Брайан отдал The Beatles всего себя, и в 1966 году, когда группа прекратила концертную деятельность, в его жизни образовалась пустота. Его начали мучить депрессия и бессонница, с которыми он боролся с помощью алкоголя, азартных игр и лекарств. «Немз Энтерпрайзес» продюсировала новых звёзд, причём вполне успешно, приобрела театр «Сивилл», но этого было мало. Испытывая собственнические чувства к The Beatles, он не мог с головой включиться в другую работу.
Всю жизнь делая всё, чтобы заслужить чью-то любовь — отца, музыкального общества, парней из группы, — Брайан, оказавшись в тяжёлом психическом состоянии, остался в одиночестве.
О Брайане стоит знать следующее.
Его исключили из девяти престижных школ Ливерпуля, из армии Её Величества и Королевской академии искусств, потому что он был рохлей без каких-либо выдающихся данных: слишком вялым, неспособным к общению, странным. Он попросту не вписывался. Ему было суждено стать среднестатистическим еврейским торгашом, всю жизнь работающим на богатого папу.
Вместо этого Брайан Эпстайн, не имея даже школьного аттестата и каких-либо представлений о профессии музыкального менеджера, сделал The Beatles самой известной группой в истории и сколотил такое состояние, что мог вертеть папочкино наследство на известном месте.
Без папочкиных денег всё же не обошлось. На них был открыт магазин грампластинок North End Music Stores (NEMS), которым управлял Брайан. Когда в магазине спрашивали альбом, которого не было в продаже, он заказывал три. Он непременно слушал каждую пластинку, которая попадала в его магазин, делал хит-парады продаж, с досадой обнаруживая, что популярностью пользуются отнюдь не Брамс и Сибелиус. Повышать музыкальную образованность аудитории он старался в качестве внештатного корреспондента газеты «Mersey Beat», где вёл колонку «Stop the World — And Listen To Everything In It: Brian Epstein of NEMS».
К августу 1961 года у него было уже два самых больших музыкальных магазина в Ливерпуле.
В двадцать три года он был арестован в Лондоне за «домогательства» к мужчине в общественном туалете и, хотя смог избежать тюрьмы, навсегда остался травмирован этим опытом, стыдился своей ориентации и пользовался только случайными связями сомнительного характера, что нередко заканчивалось плачевным образом. Если Брайана шантажировали — он платил.
Когда он впервые вошёл в душный и тесный клуб «Каверн», где играли The Beatles ещё не устоявшимся составом, его официально представили публике как владельца «Немз» и корреспондента «Мёрси бит». Он увидел бескультурных, неопрятных раздолбаев, которые играли неплохую музыку. Первое, что сделал Брайан, подписав контракт с группой (свою подпись он, впрочем, на первой версии так и не поставил), — это отправил их переодеться в костюмы, научил кланяться публике, не опаздывать на концерты, не пить, не курить и не материться на сцене.
На момент заключения контракта Брайану было 27 лет, Джону Леннону — 21.
Брайан с такой же лёгкостью сочетает в себе безупречность манер, педантичную внимательность к внешнему виду и деталям с неаристократичной румяностью и непослушной еврейской шевелюрой, как и хватку к деньгам с наивной доверчивостью к людям. Заработав большие деньги на концертной деятельности и продаже пластинок The Beatles, он лёгким движением руки подписал документы на 10% прибыли от мерча, который носит весь мир, раздарив тем самым остальные 90%.
Однако, стоит отдать ему должное, никто ранее продажей мерча не занимался.
Единственный раз, когда Брайан пытался вмешаться в музыку группы, был на записи первого долгоиграющего альбома в студии Джорджа Мартина. Он подал голос из селекторной рубки, высказав мимолётную идею, которая пришла ему в голову: почему бы вам не спеть вот тут и тут чуть-чуть лиричнее? На что Джон Леннон попросил его заткнуться и считать деньги, предоставив музыку им. Брайан вышел из рубки молча.
Группа в свою очередь занималась музыкой, следовала расписанию, составленному Брайаном, и никогда не лезла в бизнес.
Песня «Baby, You’re a Rich Man» написала о Брайане. Он не только имеет много денег, но и любит это демонстрировать — например, закатывать роскошные вечеринки в своём ни капли не скромном доме в Белгравии.
На всех рубашках Брайана вышиты его инициалы.
Брайан — грёбаный перфекционист. Любой, кто работает в «Немз Энтерпрайзес», знает, что из обаятельной душечки он легко может превратиться в мудака, если сделать что-то не так. Впрочем, за чрезмерную вспыльчивость он всегда приносит извинения. В конце концов, у большинства людей в отличие от Брайана есть в жизни ещё что-то, помимо работы.
Брайан отдал The Beatles всего себя, и в 1966 году, когда группа прекратила концертную деятельность, в его жизни образовалась пустота. Его начали мучить депрессия и бессонница, с которыми он боролся с помощью алкоголя, азартных игр и лекарств. «Немз Энтерпрайзес» продюсировала новых звёзд, причём вполне успешно, приобрела театр «Сивилл», но этого было мало. Испытывая собственнические чувства к The Beatles, он не мог с головой включиться в другую работу.
Всю жизнь делая всё, чтобы заслужить чью-то любовь — отца, музыкального общества, парней из группы, — Брайан, оказавшись в тяжёлом психическом состоянии, остался в одиночестве.
Удивительно, но я, кажется, перешла на короткие анкеты.
» Ленни Сайкс, 30
парамедик
♦ Нелюдимый странный парень с последней парты.
♦ Папа — доктор, мамы нет.
♦ Папа лежит два года парализованный, Ленни за ним ухаживает. Папа умирает, Ленни перебивается по фостерным семьям. Папа приходит рядом посидеть поговорить, Ленни просит его заткнуться и свалить.
♦ Все, кого Ленни видит мёртвыми, возвращаются. На выпускной видит, как в пожаре дохнет половина школы. Жить становится веселее. Девочка со сгоревшим лицом говорит Ленни, что он особенный.
♦ Психиатр говорит, что у него беды с башкой. Жить становится проще. Понятнее что ли.
♦ Таких не берут в космонавты и в медики тоже, но если подделать справку, то берут. В медики. В космонавты он не просился.
♦ В двадцать шесть пытается застрелиться, на следующий день обнаруживает себя в психушке живым и глухим на правое ухо. Говорят, рука соскользнула.
» Ленни Сайкс, 30
парамедик
♦ Нелюдимый странный парень с последней парты.
♦ Папа — доктор, мамы нет.
♦ Папа лежит два года парализованный, Ленни за ним ухаживает. Папа умирает, Ленни перебивается по фостерным семьям. Папа приходит рядом посидеть поговорить, Ленни просит его заткнуться и свалить.
♦ Все, кого Ленни видит мёртвыми, возвращаются. На выпускной видит, как в пожаре дохнет половина школы. Жить становится веселее. Девочка со сгоревшим лицом говорит Ленни, что он особенный.
♦ Психиатр говорит, что у него беды с башкой. Жить становится проще. Понятнее что ли.
♦ Таких не берут в космонавты и в медики тоже, но если подделать справку, то берут. В медики. В космонавты он не просился.
♦ В двадцать шесть пытается застрелиться, на следующий день обнаруживает себя в психушке живым и глухим на правое ухо. Говорят, рука соскользнула.
Встряхнулась, ожила и за месяц таки написала с нуля этот рассказец про Серёжу и компанию. Вообще другой получился. И смысл изначальный похерила, кажется. Но теперь хотя бы написано годно, а не та мазня. Шива заметно сказывается на нынешнем языке, но мне нравится очень. И интересный был опыт написания в моменте. Когда не знаешь, что делать дальше, только какие-то примерные мысли есть, а потом открываешь текст и начинаешь писать, и он идёт в другую сторону. Как будто персонажи сами себя пишут.
На волне мыслей про Кешу поняла, что у меня есть три нигде не опубликованных рассказа, которые прям жалко бросать, очень уж я их люблю. Ну и вот что. В целом они неплохо вяжутся в сборник на тему воспоминаний, глюков, трипов, снов, психических искажений сознания. И можно было бы добрать и ещё раз попробовать на Лицей. Но проблема в том, что там всего шестьдесят тыщ знаков и надо ещё сто. Вот вроде бы моя любимая тема, а я, оказывается, настолько уже отошла от рассказов, и по идеям пусто. Хожу придумываю, и что-то мучительно это всё, будто насилу.
А сегодня вспомнила про ещё один неопубликованный рассказ, который не очень, но можно было бы отредактировать. Открыла, почитала, мама, что за жесть, почему это так плохо написано? Его не редактировать, а заново начинать. Позорище какое, а ведь он мне даже нравился когда-то, пока рецензию на тот сборник мне не написали. Общая идея неплохая всё-таки, но.
Хочу я за всё это браться или нет. Очень мало душевных сил сейчас.
А сегодня вспомнила про ещё один неопубликованный рассказ, который не очень, но можно было бы отредактировать. Открыла, почитала, мама, что за жесть, почему это так плохо написано? Его не редактировать, а заново начинать. Позорище какое, а ведь он мне даже нравился когда-то, пока рецензию на тот сборник мне не написали. Общая идея неплохая всё-таки, но.
Хочу я за всё это браться или нет. Очень мало душевных сил сейчас.
Условно закончила писать предысторию Шивы. 112 тыщ знаков за два месяца. Прям-таки хорошо. Вчера перечитывала вслух, убирала лишние маты, исправляла время и по мелочи ошибки, но в целом читается звучно, мне нравится.
В остальное время хожу по комнате, по улицам и придумываю настоящее. Пока мало даных, чтобы браться его писать, но уже вырисовывается довольно интересная картина. Вчера пересматривала третий Дух времени про ресурсо-ориентированную экономику. Собираю идеи отовсюду. Краду как художник.
В остальное время хожу по комнате, по улицам и придумываю настоящее. Пока мало даных, чтобы браться его писать, но уже вырисовывается довольно интересная картина. Вчера пересматривала третий Дух времени про ресурсо-ориентированную экономику. Собираю идеи отовсюду. Краду как художник.
Мост оказался дальше и неинтереснее, чем я запомнила. Всё-таки без остановки десять тыщ шагов идти мне тяжело, а отдыхать там было негде. И смотреть особо не на что. Видимо, первое впечатление сыграло роль, да и осень тогда была. В итоге от переутомления началась головная боль, а дома как назло не было магния, жду доставку. Обезболивающего и вообще лекарств у меня не водится уже несколько лет. На этот экстренный случай у меня есть волшебные мантры. Надо просто несколько минут себе говорить что-то вроде: я легко могу вылечить любую боль без лекарств; у меня феноменальные способности справляться с болью без лекарств. И тому подобные формулировки. И мозг такой: а, да, и правда, ща всё починим. Нет, это не шутка. Голова у меня после изменения питания болит редко, только если физически переутомлюсь, обычно я просто пью на одну-две капсулы магния больше, и всё проходит, но если его нет, я лечусь вот так, и это работает. Мозг на самом деле несложно обмануть.
В итоге ещё позанималась вёрсткой и отредактировала то, что успела написать в дороге. Хоть и изматывающая получилась прогулка, но зато три с половиной тыщи знаков про отца Шивы, даже не ожидала. Очень нравится это писать. За начало я не уверена, но пока перестала его мусолить, потом свежим взглядом посмотрю. Сложность моей задумки в том, что недостаточно сделать хороший текст, он должен гладко звучать как разговорная речь. Поэтому я сначала пишу, потом вслух читаю, переписываю, снова читаю. Пыталась писать без матов, но это вообще квест, когда дело касается таких персонажей. Просто неестественно получается. У меня и Славский — единственный персонаж в книге, кто матерится, ну блин, иначе картина получается неполной. Тут главное делать это уместно и предельно лаконично. Потому что есть такие ситуации, которые можно сколько угодно описывать, а можно просто сказать «это пиздец» и лучше уже не будет.
Вот у Вацлава не было ни слова. Ну было немного, пару раз, но не из его уст. Другой типаж, другой текст в принципе.
В итоге ещё позанималась вёрсткой и отредактировала то, что успела написать в дороге. Хоть и изматывающая получилась прогулка, но зато три с половиной тыщи знаков про отца Шивы, даже не ожидала. Очень нравится это писать. За начало я не уверена, но пока перестала его мусолить, потом свежим взглядом посмотрю. Сложность моей задумки в том, что недостаточно сделать хороший текст, он должен гладко звучать как разговорная речь. Поэтому я сначала пишу, потом вслух читаю, переписываю, снова читаю. Пыталась писать без матов, но это вообще квест, когда дело касается таких персонажей. Просто неестественно получается. У меня и Славский — единственный персонаж в книге, кто матерится, ну блин, иначе картина получается неполной. Тут главное делать это уместно и предельно лаконично. Потому что есть такие ситуации, которые можно сколько угодно описывать, а можно просто сказать «это пиздец» и лучше уже не будет.
Вот у Вацлава не было ни слова. Ну было немного, пару раз, но не из его уст. Другой типаж, другой текст в принципе.
Однажды я написала Крысе пост про Шиву тыщи на две знаков, в нём не было ничего особенного — только то, что он состоял исключительно из прямой речи. Это был пост-монолог. Гештальт нужно было закрыть.
Вот он.
Так вот, моя задумка про бэкграунд Шивы — это... эм, главы-монологи? Нет, не просто главы от первого лица, а именно написанные так, как он в самом деле об этом рассказывает. Главы, состоящие полностью из прямой речи.
Эксперименты.
Писал ли кто-нибудь так до меня? Наверняка кто-то должен был.
Вот он.
Так вот, моя задумка про бэкграунд Шивы — это... эм, главы-монологи? Нет, не просто главы от первого лица, а именно написанные так, как он в самом деле об этом рассказывает. Главы, состоящие полностью из прямой речи.
Эксперименты.
Писал ли кто-нибудь так до меня? Наверняка кто-то должен был.
Думаю, раз оно во мне болит, всё-таки начну писать бэкграунд. Есть интересная задумка, как это сделать.
А настоящее придумаю постепенно.
Вчера читала «Малыша» Стругацких, он прям да, впечатляет. Похож на «Солярис», мне именно такого и хотелось. Единственное, перед сном читать жутковато. Утром сегодня не успела.
Утром у меня была сессия высвобождения гнева на блядскую коллегу. Вчера смотрела вакансии, радость-то какая.
А настоящее придумаю постепенно.
Вчера читала «Малыша» Стругацких, он прям да, впечатляет. Похож на «Солярис», мне именно такого и хотелось. Единственное, перед сном читать жутковато. Утром сегодня не успела.
Утром у меня была сессия высвобождения гнева на блядскую коллегу. Вчера смотрела вакансии, радость-то какая.
Дюна не вдохновила. Очень уж там много жестокости. И ещё она какая-то глянцевая. Красиво, но. Чего-то не хватает.
Книга другая всё-таки, в ней больше философии, но перечитывать пока перехотелось. Взяла две огромные книжки Стругацких и Лема. Нужно что-то спокойное, что-то замкнутое на самом себе, аутентичное.
Но что умеет Фрэнк Герберт прекрасно и чего я ни у кого больше не встречала: писать, не поясняя, а просто бросая читателя в новый мир. Это мне нравится. Хочется от чего-то такого тоже оттолкнуться. Не придумывать всё досконально, а смотреть изнутри. Оставить пространство, воздух, не заполнять всю картину. Но всё равно придумать нужно очень много. Мучает, что не могу просто сесть и писать.
Книга другая всё-таки, в ней больше философии, но перечитывать пока перехотелось. Взяла две огромные книжки Стругацких и Лема. Нужно что-то спокойное, что-то замкнутое на самом себе, аутентичное.
Но что умеет Фрэнк Герберт прекрасно и чего я ни у кого больше не встречала: писать, не поясняя, а просто бросая читателя в новый мир. Это мне нравится. Хочется от чего-то такого тоже оттолкнуться. Не придумывать всё досконально, а смотреть изнутри. Оставить пространство, воздух, не заполнять всю картину. Но всё равно придумать нужно очень много. Мучает, что не могу просто сесть и писать.
Плюс творчества в том, что в него можно вложить абсолютно любую эмоцию, абсолютно любую энергию и особенно — боль. И вчера я позволила ей себя захлестнуть, а сегодня собрала себя в кучу и решила, что сделаю из этой боли нечто прекрасное. У меня для этого есть замечательный инструмент. Который, кроме того, позволяет мне делать всё, что я хочу, генерировать любые странные вещи, любой бред и делать несчастливые истории счастливыми.
Сначала я хотела совместить грустную Марту с грустным Регулусом, потому что они похожи по вайбам. Но, как это часто происходит, мало ли что я там хотела сначала. Сейчас у меня на руках остался Шива — очень круто сыгранный персонаж с мощным бэкграундом, которого я совершенно не готова отпустить. Это просто глупо даже. Потому что он как Славский для меня теперь, я понимаю его от и до, могу писать о нём что угодно. До встречи с Полли я ещё слабо его чувствовала, но после всё сложилось в моей голове идеально, и история сложилась идеально, и она идеально подходит в то, что я сейчас бредогенерирую, и столько прекрасных несыгранных идей нельзя упускать. О них обязательно нужно написать. Полли должен жить. Пусть не в таких красивых словах, пусть в виде бэкграунда, но Шива без Полли не имеет смысла, это совершенно неестественно. Только подумаю, что вот вселенная, где они не встретились, и Полли рано умер, и можно продолжать дальше сидеть в ванной и реветь, пока не сдохнешь. Идея про соулмейтов так влилась, как будто была всегда, как будто это нечто само собой разумеющееся.
А ещё это будет фантастика. Я не знаю почему. Пока пытаюсь уловить атмосферу. Мне кажется, это будет что-то странное. Но писать странные вещи мне нравится. Повесть про Вацлава мне очень нравится. Надеюсь, про Шиву получится больше чем повесть. Хочу прям вот вынуть из себя всё это огромное и вложить в текст.
Сначала я хотела совместить грустную Марту с грустным Регулусом, потому что они похожи по вайбам. Но, как это часто происходит, мало ли что я там хотела сначала. Сейчас у меня на руках остался Шива — очень круто сыгранный персонаж с мощным бэкграундом, которого я совершенно не готова отпустить. Это просто глупо даже. Потому что он как Славский для меня теперь, я понимаю его от и до, могу писать о нём что угодно. До встречи с Полли я ещё слабо его чувствовала, но после всё сложилось в моей голове идеально, и история сложилась идеально, и она идеально подходит в то, что я сейчас бредогенерирую, и столько прекрасных несыгранных идей нельзя упускать. О них обязательно нужно написать. Полли должен жить. Пусть не в таких красивых словах, пусть в виде бэкграунда, но Шива без Полли не имеет смысла, это совершенно неестественно. Только подумаю, что вот вселенная, где они не встретились, и Полли рано умер, и можно продолжать дальше сидеть в ванной и реветь, пока не сдохнешь. Идея про соулмейтов так влилась, как будто была всегда, как будто это нечто само собой разумеющееся.
А ещё это будет фантастика. Я не знаю почему. Пока пытаюсь уловить атмосферу. Мне кажется, это будет что-то странное. Но писать странные вещи мне нравится. Повесть про Вацлава мне очень нравится. Надеюсь, про Шиву получится больше чем повесть. Хочу прям вот вынуть из себя всё это огромное и вложить в текст.
Отправила повесть на Лицей, но после разговора с Крис переживаю. Так-то совершенно случайно получилась актуалочка, но совсем не в том разрезе, который сейчас можно. Будет обидно, если не возьмут, ну очень хороший текст получился. А на следующий год я уже ничего написать не успею.
Пока что придумываю новую писанину и по вечерам перечитываю Славского. После последней доработки постоянно нахожу фрагменты, которые не помню как дописывала, ахах, обожаю такие моменты. Читаешь и омама, как хорошо, когда я это написала?
Была надежда, что если Лицей возьмёт хотя бы в лонг, то заметят фамилию и можно будет ещё попробовать Славского послать в издательство. Но раньше времени не расстраиваюсь. Пошли на фиг, искусство для того и есть, чтобы откровенно говорить.
Пока что придумываю новую писанину и по вечерам перечитываю Славского. После последней доработки постоянно нахожу фрагменты, которые не помню как дописывала, ахах, обожаю такие моменты. Читаешь и омама, как хорошо, когда я это написала?
Была надежда, что если Лицей возьмёт хотя бы в лонг, то заметят фамилию и можно будет ещё попробовать Славского послать в издательство. Но раньше времени не расстраиваюсь. Пошли на фиг, искусство для того и есть, чтобы откровенно говорить.
Ходила сегодня час по улице, придумывая название для нового текста. Пока что остановилась на варианте Приходи ко мне на смерть. Структуру задумала интересную, но чой-та не уверена, адекватно она смотрится или хрен пойми что ) Главы, как по мне, с дневниковыми записями пересекаются не очень удачно, но по-другому их никак не пересечь. Зато. Долго не решалась писать часть с этим самым дневником. Думала, будет неинтересно. В итоге получилось немного, всего 25 тыщ знаков, но очень интересно. Персонажем я прям прониклась. Даже сама неожиданно заплакала, когда перечитала вслух. Я очень редко плачу над своими текстами и испытываю какие-то другие эмоции героев. Вот смеюсь довольно часто.