ролевое

Некоторые игроки, когда начинаешь говорить о художественности и стиле, раздражаются и говорят, что для них важнее писать эмоции. Это значит, что никакой художественности от них можно не ждать, а посты их будут одинаковыми и безликими, как ты ни пытайся их вдохновить на большее. Проверено на опыте. Проблема в том, что эмоции — это только часть персонажа. Невозможно писать всё, что он делает, через призму эмоций, это будет сплошная рефлексия и потоки сознания, которые не так-то просто переваривать. Как правило, в таких постах полно размышлений, но, увы, писала их не Вирджиния Вулф. Можно выкинуть половину текста, и его станет легче читать. Интереснее, правда, не станет. Меня просто удивляют люди, которые пишут всех персонажей, все сюжеты одинаково. Не понимаю, зачем они вообще пишут. Хлам из своей головы перекинуть в чью-то другую? При этом люди годами ролевят, и у них ничего не меняется. Толпы таких на форумах.
Предлагаешь, например, человеку поиграть трип от лсд. Представляешь себе сюрреализм, модернизм, текстодрочество, кишки и прочие извращения. А получаешь скуку смертную, которую едва дочитываешь до конца. Подаешь пример в посте — пишешь всё выше перечисленное, балдеешь. Опять получаешь скуку смертную. Теряешь желание отвечать, хорошая тема профукана.
Или ещё случай. На лиле со мной отказался играть человек, которому я сказала, что не люблю анатомический рейтинг. Никто ещё так не искажал мои слова, пожалуй, меня обозвали едва ли асексуальной личностью, которая относится с неприязнью к прикосновениям, при том что весь прописанный мой сюжет был завязан на прикосновениях, которые должен был осуществлять именно мой персонаж Ну я спросила. Понимаю, например, почему Миллер и Берроуз писали про члены. Но когда играешь милого простого тихоню, зачем писать про члены? Не должен ли стиль как-то соответствовать персонажу? На что мне ответили: ты играешь ради стиля, а я — ради эмоций. Всем спасибо, у меня всё.

---

жизненное

Мама постоянно по телефону рассказывает про брата, плачет, это так угнетающе. Он снаркоманился совсем, дно полное, и не хочет лечиться. Это всё тянулось годами. Годами. Мне кажется, я ещё в школе училась, когда его отмазывали от тюрьмы. И зачем? Как обычно, у русских две болезни - хуйня и пиздец, и вот все опомнились, когда дошло до пиздеца. Годами всё решалось нотациями и криками, а теперь слёзы, слёзы. Старший племянник уже по всем признакам психопат, но отвёл ли его кто-нибудь к психиатру хоть раз? Ну знаете, моё дело предостеречь, я не буду, конечно, фамильярничать, когда начнутся снова слёзы.
Я просто понимаю, что мне несколько остехерело. Почему я должна переживать за человека, который пересрал мне всю жизнь? Он думал о том, что я его сестра, когда забивал квартиру своими друзьями-бухариками? О том, что я работаю? О том, что я тоже человек? Когда до истерик доводил своими нападками на детей, он о ком-нибудь, кроме себя любимого думал?
Я уже переехала оттуда и ничего не хочу знать. Всё это сильно прессует. И без того хватает. Хочется уже вскрыться.

---

Антуан де Сент-Экзюпери. Цитадель

Горе, когда разбивается сосуд, не успевший наполниться. Смерть старика похожа на чудо, он истратил жизнь и себя на труды, он ушёл в землю, а на земле благоухают плоды его труда — в земле лежит сработавшееся орудие. Но я видел, как умирают дети моего народа, — они умирали молча, задыхаясь, они прикрывали глаза, удерживая пушистыми ресницами меркнущий в зрачках свет.
«У Ибрагима умирает ребёнок», — услышал я. Медленно проскользнул я, никем не замеченный, в дом Ибрагима, зная, что безмолвие любви понятно, и через завесу слов никто не обернулся, все вслушивались в шаги смерти.
Если в доме говорили, то шёпотом, если ходили, то бесшумно, словно здесь поселился кто-то очень пугливый, готовый исчезнуть при тишайшем звуке. Не касались дверей, не открывали и не закрывали их, словно в доме трепетал слабый огонёк на текучей поверхности масла. Я посмотрел на ребёнка и понял, что он мчится где-то далеко-далеко, понял по учащённому дыханию и сжатым кулачкам, вцепившимся в горячку, уносящую его от нас галопом, по упрямо закрытым глазам, не желающим ни на что смотреть. Все вокруг старались залучить его обратно и приручить, как приручают дикого лесного зверька. Ему подставили чашку с молоком и, затаив дыхание, ждали: вдруг вкусный запах остановит его, ему захочется молока и он напьётся. Тогда можно будет заговорить с ним, как заговаривают с ланью, лизнувшей ладонь.
Но он был по-прежнему невозмутим и серьёзен. И если хотел чего-то, то вовсе не молока. Тогда старые женщины тихо-тихо, будто приманивая голубку, запели его любимую песню о девяти звёздах, купавшихся в роднике, но он уже так далеко ушёл, что не услышал. Ушёл и даже не обернулся. Смерть принудила его к вероломству. И его умоляли о прощанье, беглом дружеском взгляде, который бросает путник, не замедляя шага… о каком-нибудь знаке признательности. Его поворачивали с боку на бок, вытирали потное личико, уговаривали попить воды, пытаясь во что бы то ни стало разбудить от смерти.
Я собрался уходить, а они раскидывали всё новые и новые ловушки, чтобы заманить малыша в жизнь. Но как легко малыш обходил все силки! Ему протягивали игрушку, чтобы зачаровать его счастьем, но, когда она оказывалась слишком близко, маленькая ручка отстраняла её, как отстраняют ветку, если она мешает скачке.
Я побыл с ними. Мне пора было уходить. Этот дом лишь одна из минут, одна из свечей, одна из крупиц жизни моего города. Ребёнка окликнули, и он нечаянно улыбнулся, отозвался на оклик. И опять отвернулся к стене. Присутствие малыша стало невесомым присутствием птицы… Я оставил их творить тишину, которая, может быть, поможет приручить ребёнка, который уходит в смерть.

---

Назови меня своим именем

Я уже полгода реву над последним абзацем книги, а тут вот это, и оно настолько прекрасно, что можно реветь ещё полгода, а потом ещё полгода, когда выйдет фильм!

---

Триумф (2005)

Ещё один прекрасный фильм с Шайей! Очень добрый и очень позитивно-вдохновляющий!

---

Шайа ЛаБаф

До недавнего времени мне не нравился Шайа (я даже не знала, что его так зовут), потому что мне не нравились "Трансформеры". Но пока у меня не было бука, я случайно наткнулась по телевизору на фильм "На крючке" (Eagle Eye, 2008), и меня затянуло так, что я даже бросила смотреть квн. Хорош тем, что держит в напряжении постоянно, буквально каждую минуту, нет тягомотины, неуместной любовной линии и в целом неплохая идея сюжета, хотя и не выношу эту вечную американскую тему терроризма. И слава богу, без Меган Фокс, она мне прям фу, женский персонаж был вполне себе не раздражающим.

Потом я из-за Логана Лермана решилась посмотреть "Ярость" (Fury, 2014), и внезапно оказалось, что там есть и Шайа, а там он просто очень классный, и снова, кстати, фильм не типично американский, хотя и про войну. Жестокий, конечно, поревела над ним.
Целенаправленно из фильмографии Шайи я сначала посмотреть "Паранойю" (Disturbia, 2007), он там ещё малой. Триллер, но только в конце понимаешь, что это реально был триллер. Ничего особенного, в принципе, но фильм неплохой. Здесь ещё ощущается эта импульсивность Шайи, которая есть в "Трансформерах" и "На крючке", и можно подумать, что он вообще такой и роли такие выбирает. Но её совсем нет в "Ярости", он просто там забирает на себя внимание своим спокойствием. И её же ни капли нет в "Опасной иллюзии" (The Necessary Death of Charlie Countryman, 2014), которую я посмотрела потом. Не могу сказать, что этот фильм как-то особенно прекрасен и что я посмотрела бы его ещё раз, скорее, он выдержан в атмосфере, но Шайа просто очертительно прекрасен в этом фильме.

---

Письмо Антону (старое)

Привет, Антон, друг.
У нас выпал красный снег. Такой был, когда умер Паскаль. Бойся открытых окон.
Здесь постоянно кто-то умирает. Правда, если проткнуть горло ложкой, не сразу умрёшь.
Проваляешься несколько часов, пока не промокнешь насквозь в луже собственной крови.
А вилок нам не дают. Будто кому-то есть дело.
Забирают даже сигареты. Суки.
Ты только не приходи. Не хочу, чтобы ты видел.
Бабушка бывает здесь каждый день. Её жалость течёт кровью из глаз. Здесь так много крови.
Не приходи. Беги из города. Он больше не будет прежним.
Послушай знаки. Я не помню детства. Я забыл твоё лицо.
Мне снятся сны. Я царапаю веки, но не просыпаюсь.
Они приходят ко мне. Они не замолкают даже во сне. Я порезал все портреты.
Стираю пальцы, чтобы заглушить их болью. Я пробовал слушать.
Скрипучие, звенящие, гнилые, могильные, мерзкие… Безымянные.
Они просят заклинанье. Вслух, Антон! Произнести грёбаное заклинанье! Блять.
Больше не будет пыли.
Я буду здесь, пока смогу писать. Недолго. Я вижу по зрачкам.
Я вернусь назад. Я исправлю. Я исправлю, слышишь??
Ты не прав. Ты виноват. Все виноваты. Все мы.
Твои строчки про Бога изрезали. Здесь боятся Бога.
Извини, что размыто. Пиши мне. Если нет сил, пиши, что ты жив. Я должен знать.

Никита

---

Здесь должен быть пост о фильмографии Шайи Лабаф. Когда пекло и тупость меня отпустят.

---

ролевое

Меня несказанно раздражают люди, которые регистрируются на форуме и днями пишут во флуде всякую поебень, собирая себе плюсы и дай бог, чтобы написали анкету хотя бы спустя пару недель. Просто бесит, что флуд забит херь пойми кем. Форумы превращаются в какой-то сброд, люди уже не за игрой приходят, а за плюсами во флуде.

---

жизненное

Хоспади, забрала ноутбучек из ремонта, хочу его целовать! Одну только неделю без него, а всё как-то некомфортно. То ли у меня дефицит внимания, то ли я уже отупела, но не могу долго читать, ни на что не отвлекаясь - либо засыпаю, либо перестаю понимать смысл и приходится перечитывать. А посколько постов писать было некому, переписывала старые. Мда, ну хоть что-то. Если совсем не пишу, кажется, что деградирую. В воскресенье сползала в библиотеку, нашарила-таки "Великого Гэтсби", но книга какая-то прямо пожёванная и местами нечитаемая. Свинство. Взяла две книги Кена Кизи. И сходила в кино на "Гадкого я". Прикупила две футболки и рубашку. Вечером уселась смотреть квн по телику и внезапно залипла на какое-то кино, даже названия не знаю. Кажется, я зависима от кино. Без тырнета жить ещё можно, но без кино на выходных кино как прожить?

---

ролевое

Кажется, новый способ писать заявки пока не очень эффективен ) В какой-то момент я поняла, что пишу уже не заявку, а анкету и по возможности подчистила лишнее.

Кай, 24 года, воспитатель в детском саду (к примеру)

— Это будет нашей маленькой тайной, правда, Кай?
У Кая большущие голубые глаза, лицо тёти Лилиан отражается в них, такое красивое. Кай ничего не отвечает, ему семь. Слабый, молчаливый, говорят, что он это перерастёт. Он любит тётю Лилиан, она всегда такая добрая.
— У меня для тебя кое-что есть, идём-ка? — говорит она и протягивает ладонь. Руки у неё всегда горячие, с аккуратным маникюром. В её доме пахнет душистым перцем и кремом для лица. Кай хорошо помнит узор на обивке дивана, он не симметричный, но повторяется снова и снова, и кажется, что тут или там закорючки складываются в грустные рожицы. Тётя Лилиан угощает Кая горячим шоколадом в белой кружке с резным ободком.
— Ты ведь умеешь хранить тайны?
Кай не отвечает. Иногда он хочет, чтобы тётя Лилиан умерла. Когда её выписывают из больницы, его наряжают в праздничный костюм. Ей никогда не везло с мужчинами. Кай улыбается. Он такой хороший мальчик. Любит слушать и сочинять истории.
— Из тебя выйдет отличный писатель, Кай, — говорит тётя Лилиан. — Не разбуди сестру.
Её хоронят в Сочельник. Так много снега. У тёти Лилиан была тяжёлая жизнь. Кай плачет. Он просыпается в больнице и не может вспомнить ничего из прошедшего дня. Он просто потрясён, такое случается — так говорят.
Не разбуди сестру.
Что если это его вина?
Кай ходит в школу и читает книги. Пишет самые лучшие сочинения и эссе. Он прилежный ученик, но стеснительный и никогда не поднимет руки. Когда он выходит во двор, тётя Лилиан ждёт его у ворот. Ждёт у дверей дома. Машет рукой. Кай плохо спит. Ночник на стене светит всё ярче и ярче. В кабинете доктора он ничего не может объяснить и не может вспомнить, почему кричал.
У Кая добрая семья. Если он хочет сидеть дома, то никто ему не запрещает. Они смотрят фильмы и играют в карты. Кай умный и добрый мальчик, он со многим может справиться сам. Когда у него появляется друг, он учится в средней школе. Мама часто приглашает Питера остаться на ужин — он с охотой соглашается. Питер всегда носит одежду с длинным рукавом и терпеть не может спиртного — у него проблемы в семье.
Когда Питер прыгает с крыши, заканчивается последнее школьное лето. Доктор говорит Каю, что ему будет полезно вести дневник. Кай пишет карандашом в тетрадке: здравствуй, мой дорогой друг. Но это не очень-то помогает.
Кай не выносит несимметричных узоров. Не любит, когда его касаются, совершенно не умеет целоваться и выбрасывает всё, что напечатал на старой машинке. Он учится в педагогическом — всё такой же неприметный тихоня и хорошист. Любит джаз, любит детей. Со временем приступы беспамятства случаются всё реже. Иногда он ещё видит её. И плачет без особых причин.
Он в порядке.

---

Rolling Stone назвал Логана Лермана человеком с самой обаятельной и невинной внешностью на свете )
Кажется, это именно те слова, которые я не смогла подобрать.

---

Посмотрела два фильма о Перси Джексоне. Абсолютно детские, простые и бесхитростные - то что мне нужно сейчас. Не могу передать, как мне нравится Логан и то, как он говорит. Такой мягкий, такой ровный, у него очень доброе лицо и оно удивительно сочетается с его голосом и манерами. Он просто уютный как плед.

---

Как эмоционально собрать себя в кучу? Меня расплющило что-то. Абсолютно не с кем поговорить.

---

Вероломство ненависти в том-то и состоит, что она связывает нас с противником в тугом объятии. В этом вся непристойность войны: интимность взаимно перемешанной крови, неприличная близость двух солдат, которые, встретившись взглядами, протыкают друг друга штыками. Аньес уверена, что именно этой близости гнушался отец. Давка на корабле была ему так отвратительна, что он предпочел утонуть. Телесно соприкоснуться с людьми, стремящимися оттолкнуть ближнего и обречь его смерти, казалось ему куда страшнее, чем окончить свою жизнь в чистой прозрачности вод.
---------
— Как это твое лицо еще не есть ты? Кто же тогда скрывается за твоим лицом?
— Представь себе, что ты живешь в мире, где нет зеркал. Ты думал бы о своем лице, ты представлял бы его как внешний образ того, что внутри тебя. А потом, когда тебе было бы сорок, кто-то впервые в жизни подставил бы тебе зеркало. Представь себе этот кошмар! Ты увидел бы совершенно чужое лицо. И ты ясно постиг бы то, чего не в силах постичь: твое лицо не есть ты.
----------
На убеждении, что любовь избавляет нас от вины, основывается оригинальность европейского права и его теория вины, которая принимает во внимание чувства обвиняемого: когда вы убиваете человека хладнокровно ради денег, вам нет прощения; если вы убиваете его за то, что он оскорбил вас, гнев ваш явится смягчающим обстоятельством, и вы получите меньшее наказание; если же вы убьете его из-за несчастной любви или из ревности, суд отнесется к вам благосклонно, а Поль в качестве вашего адвоката и вовсе потребует приговорить убитого к высшей мере.
----------
В ее тяге к самоубийству не было ничего, что пришло бы извне. Зароненная в почву ее существа, она медленно взрастала, распускаясь черным цветком.

Милан Кундера. Бессмертие

---

ролевое

Бенджамин, 27 лет, барабанщик в джаз-бэнде

Физическая боль была похожа на звон тяжёлого чугунного колокола, она оглушала, вибрировала и как крепкая ментоловая жвачка промораживала до костей. Если бы Бенджамин хотел нарисовать боль, он бы использовал все возможные цвета красок. Иногда боль отпечатывалась на теле в виде шрама, и уже оставалась навсегда, словно жизненная веха.
В детстве Бенджамина было три таких вехи.
Когда ему исполнилось шесть, родители взяли его на джазовый концерт. Зрелище было завораживающим. То, как несколько отдельных человек, играя каждый на своём инструменте, соединялись в единый организм и создавали единую, цельную, живую музыку, было удивительно для него. Он не просто слышал эту музыку, но видел её, ощущал на языке. Она струилась золотым свечением между пальцев музыкантов и накрывала зал паточным куполом.
Барабанщик был другом отца, и после выступления он разрешил мальчику посидеть за установкой. Бенджамин был таким маленьким тогда, что отцу пришлось его подсадить, его ноги даже не доставали до пола, но в тот момент, когда в руках у него оказались барабанные балочки и он сам смог выдать ими что-то совершенно бессвязное, хотя и кажущееся невероятно крутым, вырвавшимся в воздух оранжевыми искрами, он ощутил себя великаном. Эмоции так захлестнули его, что он свалился со стула, и малый барабан навсегда оставил на краю его щеки воспоминание об этом дне.
С тех пор барабаны стали его страстью.

Следующий эпизод случился через пару лет, когда он уже учился в школе. На Бенджамина напала уличная собака. Даже спустя час он не мог вспомнить за что — из-за инстинктивного страха он ничего не соображал и не мог высвободиться, только закрывал лицо руками. Страх был белым, с металлическим привкусом, колючим, словно судорога.
Тогда с Бенджамином впервые случился приступ удушья. Он не мог вдохнуть, будто его бросили в глубокое озеро и от неспособности плавать он тонул и глотал ледяную воду, которая наполняла его до самого горла. Страх достиг такой силы, что Бенджамин потерял сознание. В тот день ему сделали укол от бешенства и диагностировали бронхиальную астму. И если раны от глубоких укусов на правой руке скоро затянулись, то астма осталась с ним навсегда. Отныне любой нервный всплеск оборачивался для Бенджамина приступом и это болезненное чувство тёмной давящей глубины, высланной разноцветной рубленной крошкой боли, возвращалось.

Во время третьего эпизода ему было уже одиннадцать. Они с отцом вместе смастерили огромный красивейший стеллаж для книг, отполированный до буквально мягкой гладкости, схожей с птичьим брюшком, с сиропной сладостью, с протяжным низким гулом отпущенной струны. Их было двое, но они звучали как чёртов оркестр. Слаженно, спокойно и увлечённо они работали целый день в пропахшем яблоневым цветом и сырой травой дворе, и постепенно Бенджамин осознавал, что это не просто ручной труд, не просто необходимость — они могли бы пойти и купить стеллаж в магазине — но это тоже творчество. Когда они подняли своё творение, когда мама выдохнула восхищённое «вау», Бен чувствовал себя так, будто написал свою симфонию.
А потом он наступил на гвоздь и едва не задохнулся от боли. Дырка в ступне гноилась и заживала долго. Бенджамин сказал отцу, что больше ничего мастерить с ним не будет. Через неделю после этих слов они взялись за строительство веранды.
Теперь для него не существовало лучшего способа успокоиться, чем работа руками.

Был ли Бенджамин Ройс каким-то особенным мальчиком? Выделялся ли он из толпы? Едва ли. Тихий, спокойный, улыбчивый, совсем не красавчик, но лицо милое и приятное, а взгляд — словно у пса, добрый до дурноты. С таким легко перекинуться парой слов. Он всё замечает, всё тщательно ощупывает, чувствует формы, звуки, образы на вкус и ощупь, слышит свет и тьму, видит слова и музыку. В обычной школе никто не знал, что он играет на барабанах. На конкурсах талантов он сидел в зрительном зале, пожалуй, это его веселило. В такие моменты он ощущал себя художником, хотелось взять кисть и подправить изображение, выровнять корявые линии, добавить или — напротив — приглушить цвета.
Можно сказать, что Бенджи дружил со всеми и не дружил ни с кем. К такому сложно было относиться плохо, с ним даже и поссориться толком не получилось бы: спокойствие Бенджамина было таким ровным, что скорее бы он заразил вас этим, чем вы смогли бы вывести его из себя. Если же эмоции переполняли его, маленькая музыкальная студия в гараже знала об этом больше, чем кто-либо из людей. Иногда его игра была подобна острым треугольникам, торчала из стен, а иногда вилась легко и гладко, словно конфетти.
Успеваемость Бена в школе была стабильно хорошей. Два раза в год стабильно он вместе с родителями навещал родственников: на летних каникулах — тётушку в Цюрихе, на рождественских — дядюшку в Провансе. Всё в его жизни было ровно. Он ничего не мог делать вполсилы, всегда погружался в занятие целиком: посторонние звуки, запахи могли менять его настрой. Если он учил математику, то не мог даже жевать яблоко в этот момент, потому что математика — прямая и ровная, как кирпичный дом, а яблоко пахнет летом, как бесформенный мазок кисти по холсту. Если он шлифовал деревянную поверхность стола, то останавливался, только когда жажда становилась невыносимой. Если он играл, то стирал пальцы в кровь.
Его приняли в университет искусств, и первый год он был невидимкой там. Смотрел, слушал, ощупывал атмосферу и впитывал её в себя, репетировал в одиночку затемно. А потом его заметили. Бенджамин блаженствовал. Он барабанил до дурноты, до истощения, до утра, но всё равно блаженствовал. До самого выпуска для него не существовало ничего, кроме музыки. Познав сцену, он полюбил тот момент, когда из тишины вдруг вырывались аплодисменты, будто стая ярких бабочек, сорвавшаяся с ветки, которую ты случайно задел. Мама говорила, что ему пора уже с кем-то встречаться — все мамы так говорят — а он только улыбался. Когда она видела его на сцене во время музыкальных соревнований, когда бэнд университета одерживал победы, разве могли она не гордиться им? Разве он не был лучший сыном на земле?
Бенджамин переехал в отдельную квартиру сразу после выпуска, но продолжал помогать родителям и проводить с ними много времени. Он продолжал ездить к тётушке в Цюрих и к дядюшке в Прованс — его семья была частью него. Его семья, его музыка, его отполированный обеденный стол…
Разве что-то могло быть лучше?

---

Кто-то оставил мне маленький прэзент среди страниц Кундеры.

---

Теперь у нас есть раскладушка, и мы с котопсом не можем перестать её любить.

---

жизненное

Вчера свалилась на рельсах прямо посреди проезжей части. Падала как-то странно медленно и была уверена, что устою. А вот фиг. Прогресс падений на лицо - обошлось без кровищи! В прошлый раз её было столько, будто по мне проехал самосвал. Однако коленки болят прямо как-то не восторженно. А вечером ещё нагрянула ма, и поскольку мебели в моём жилище небогато, отдала ей диван и спала на полу. Капец как твёрдо спать на полу, особенно с больными коленками. Короче, теперь ещё болит шея, я не выспалась и хожу по квартире как старый дед. Почему пиздец должен был случиться под конец отпуска? Чудесный ведь был отпуск. А во вторник на работу.

---

Удивительное пренебрежение к чувствам другого во имя истины, резкий, грубый выпад против простейших условностей показались ей таким чудовищным попранием всех человеческих правил, что, огорошенная, ошарашенная, она склонила голову без ответа, будто безропотно подставляясь колкому граду, мутному ливню. Ну, что на такое сказать?
--
Занятно, что, так редко получая по почте что-нибудь стоящее, мы вечно в ожидании писем.
--
Но как же странно, повторила она, позабавив мистера Бэнкса, что они живут там по-прежнему. Удивительно, как ухитрялись они жить и жить все эти годы, когда она о них почти и не вспоминала. В ее жизни за те же самые годы столько всякого произошло!

Вирджиния Вулф "На маяк"